Когда последняя песня закончилась, спустя два часа, инженер постучал по микрофону в студии и сказал: — Превосходно. Это было превосходно; отличное приобретение. Хорошо, я думаю, мы закончили. Поздравляю. Ты официально на своем пути, мой друг.
Улыбаясь, Майкл встал, держа гитару в одной руке, и увидел как Оливер смотрел на него.
Его улыбка почти исчезла, но потом он перешел своим взглядом на Еву, которая была на ногах, посылая ему воздушные поцелуи. Это заставило его рассмеяться.
„Рок-звезда!“ закричала Ева и захлопала. Клэр и Шейн встал и тоже захлопали.
Оливер сидел спокойно, без выражения на лице, как они праздновали успех Майкла
Это была их последняя ночь в Далласе.
Оливер позволил им прекрасный ужин в фантастически дорогом ресторане, где все официанты были одеты лучше, чем Клер когда-либо была. Он, естественно, не пошел, но, каким-то образом, Клер чувствовала его присутствие, что он наблюдает.
Еще была удивительная еда. Она попробовала все на своей тарелке, на тарелке Шейна, и даже у Майкла и Евы. Они смеялись и флиртовали, и после ужина — который был оплачен кредитной картой Оливера — они пошли в танцевальный клуб через улицу, полный красивых людей и вращающихся огней. Спиртное им был запрещено, они не догадались, что это благодаря светящимся браслетам, но они танцевали. Даже Шейн, хотя он, в основном, держался с Клер, когда она танцевала — что было фантастически. Горячие, потные, измученные и счастливые, они все четверо сели в такси и направились обратно к гостинице.
Это случилось на лифте, когда Шейн спросил: „Неужели мы едем обратно?“
Это была длинная поездка, и их номера были на самом верхнем этаже самого высокого здания. Никто не говорил, даже Майкл. Он положил подбородок на мокушку Евы и прижал ее к себе, и она обняла его.
Шейн посмотрел на Клер, вопрос просто играл в его глазах. Она почувствовала, его тяжелый вес, абсолютной жизненной важности этого.
Кладдахское кольцо на правой руки, внезапно стало холодным.
„Серьезно“, сказал Шейн. „Можешь ли ты оставить все это? Просто вернитутяь к этому? Майкл, у тебя есть будущее здесь. На самом деле есть.“
„Должен ли я?“ спросил Майкл. Он звучал усталый и победил. „Как долго вы думаете, что я могла последние перед чем-то пошло не так, человек? Морганвилл в безопасности. Это-красивая, но это временно. Она должна быть временной“.
„Это не имеет значения“, настаивал Шейн. „Мы можем понять это. Мы можем.“
Прежде чем Майкл успел ответить, раздался звонок о прибытии на нужный этаж, и они должны были выйти.
Оливер стоял в коридоре, одетый в кожаное пальто и с серьезным выражением лица. Очевидно, больше не было Мистера Славный Хиппи. Он стоял так, будто ждал их довольно долго.
Жутко.
Все четверо вдруг остановились, глядя на него; Клер почувствовала, как руки Шейна сжались вокруг ее талии, как будто он рассматривал возможность встать перед ней. Чтобы защитить ее от чего?
Было что-то странное о том, как Оливер смотрел на них — потому что он точно не смотрел на них. Это был не его обычный прямой взгляд на все.
Вместо этого, он, молча, набрал номер по сотовому телефону в своей руке и переключил его на громкоговоритель, прямо там, стоя посреди холла отеля. Весь плюшевый ковер, огни и нормальная жизнь, казалось, исчезли, когда Клер услышала спокойный голос на другом конце провода: — Они все у тебя? — Амелия. Круто, точнее, полностью под контролем.
„Все за исключением Джейсона,“ сказал Оливер."Он на поручение. Он не участвует в этом, в любом случае“
Молчание продлилось несколько секунд, а затем Амелия сказала: — Я хочу, чтобы ты знала, мне не доставляет это удовольствие. Я поясняю тебе, Клер, что я ценю твою службу мне и Морганвиллю, что ты очень важна для нас. Ты поняла?
„Да“ Её голос был сухим и жёстким, а кожа холодной.
— Майкл, продолжила Амелия, — я говорила с тобой наедине, но я сделаю это публично: ты должен вернуться в Морганвилль. Также как и Клер. Ты должен вернуться. Нет никаких возражений, никаких смягчающих мер. Оливер понимает это очень хорошо, и он стоит, как мой силовик в этом вопросе. Без сомнения, огни очень яркие в Далласе, и Морганвилль, кажется, таким далеким. Уверяю вас, это не так. Я не сомневаюсь, что вы говорили о побеге, о вашей свободе, но вы должны понять: мое влияние огромно, а мое терпение не безгранично. Я могу многое, в то время как твои родители продолжают находиться в блаженном неведении о грозящей им опасности, Клер. И твои, Ева. И даже твои, Майкл, несмотря на то, что они покинули Морганвилль, они остаются под моим контролем, и всегда будут.
„ты, сука,“ пробормотал Шейн.
— Мистер Коллинз, я позволяю многое четверым из Вас, включая Вашу случайную грубость. Я позволю вам больше свободы и самостоятельности. Но не заблуждайтесь — я не позволю вам уйти. Смиритесь с этим, как можете. Можете ненавидеть меня, если вам надо. Но вы вернетесь в Морганвилль, или пострадаете от последствий. Вы, как никто другой знаете, что я говорю совершенно серьезно об этом.
Шэйн побледнел, и Клэр чувствовала, что каждый мускул в его теле стал более напряженным. „Да, я знаю,“ сказал он хрипло. „Найденная мною моя мама, плавающая в ванне, полной ее собственной крови. Я знаю, какой серьезной Вы можете быть.“
Амелия снова замолчала, и затем сказала: — Возможно Морганвилль не рай, и, возможно, это не то будущее, которого, вы верите, что заслуживаете. Но в Морганвилле вы и ваши семьи будете оставаться в безопасности и живыми, пока это будет в моих силах, чтобы это обеспечить. Я даю вам свое слово, как Основатель, что это будет так. Это понятно?
„Вы держите наши семьи заложником,“ сказала Клэр. „Мы уже знали это.“
„И я хотела, чтобы Вы услышали это от меня, таким образом не будет никаких ошибок,“ Амели ответила. „И теперь Вы имеете. Я буду ждать Вас назад завтра. Спокойной ночи.“
Оливер отключил телефон и убрал его. Он ничего не сказал им, только ушел с пути. В течение нескольких секунд четверо из них просто стояли там, и затем Шэйн сказал, „Так вот оно что.“
„Да,“ сказал Оливер. „Завтра мы возвращаемся. Я предлагаю вам, сделать большую часть времени которое у вас есть этой ночью. „Он повернулся, чтобы уйти, а потом оглянулся через плечо, только один, быстрый взгляд. „И мне жаль.“
Шейн, не говоря ни слова, взял руку Клер и повел ее в свою комнату.
На утро, с солнечным светом, падающем на двух из них, как рассвет на их последний день свободы, Шейн перевернулся посмотреть на нее, приподнялся на локте, и сказал: „Ты знаешь, я люблю тебя, не так ли?“
„Я знаю“.
„Поскольку я сосу при высказывании этого,“ сказал он. „Это — происходящая работа, весь этот материал отношений
