Ознакомительная версия.
– Я опоздал! – ровным голосом сообщил Матвеев сразу после того, как обменялся с Ярославом короткими приветствиями.
– В каком смысле? – не понял Ярослав.
– Я опоздал на похороны, – пояснил Гриша громким, звенящим голосом. – Поехал на троллейбусе, а он целых сорок минут простоял в пробке. Представляешь?
– Гриша, чьи похороны? – спросил Ярослав, предугадывая ответ.
– Жени Корюшкина, моего самого близкого друга. Представляешь, я прибегаю, а там уже… все!.. Все уехали на поминки.
Он говорил с непонятным патетическим подъемом, вроде эйфории. От Григория не пахло вином, но на кухне, куда Ярослав прошел без приглашения, обнаружилась, как он и ожидал, почти ополовиненная бутылка виски.
– Но это даже к лучшему, – продолжал Гриша, наливая гостю полную рюмку. – Потому что я… отказываюсь верить! – Голос его сорвался с высокой ноты, и он прошептал: – Не могу, не хочу…
Молча, не чокаясь, выпили. Григорий стал прежним взвинченным тоном рассказывать о том, как поймал левака, чтобы успеть на поминки, как дома собрались все самые лучшие, верные друзья – деловые поминали отдельно, как он утешал мать покойного, как некрасиво повели себя бывшие жены и старшая дочь, принявшись тут же делить немалое наследство, и что младшая дочь покойного – наркоманка, так что никакой радости в жизни бабушки не предвидится, и что он, Григорий, намерен поддерживать несчастную старую женщину до конца ее дней…
Виски закончилось, он откупорил коньяк и ром. Ярослав, равнодушный к спиртному, пил только для поддержания душевного контакта. Каждый раз, когда просил Григория не подливать ему, тот согласно кивал: «Нам такие люди нужны!» И тут же наполнял его рюмку доверху. Ярослав понял, что Матвеев делает все это автоматически: и произносит дежурную, неуместную сейчас шуточную фразу, и наливает собеседнику коньяк, и даже опрокидывает рюмку в рот, абсолютно не задумываясь о том, что делает и зачем.
– Женька любил ром. Больше всех остальных напитков, – сообщил он, когда дело дошло до соответствующей бутылки.
Слегка захмелевший Ярослав с ужасом увидел, как глаза друга, и без того давно покрасневшие, наполняются слезами, и слезы эти начинают литься через края век, катиться по гладко выбритым щекам, расплываться еще более темными пятнами на черном пиджаке. Он протянул руку через стол, чтобы накрыть ею Гришину кисть – выразить сочувствие, как-то поддержать. В этот момент Григорий, не терявший ясности и связности речи, произнес, глядя Ярославу прямо в глаза:
– Я совсем один остался, понимаешь, Ясь? Детей давно уже фактически лишился. Жены нет. Самого близкого друга тоже больше нет.
Ярослав задохнулся от обиды. У них с Настькой ближе Матвеева не было никого на свете. Они никогда не пытались навязать Григорию Степановичу функции отца или старшего родственника. Не требовали от него заботы, не ждали материальной помощи. Но Ярослав верил, что есть между ними некая душевная связь… Он живо вспомнил эпизод из записок Ксении, где Григорий, тоже глядя ей прямо в глаза, говорит: «Зачем мне собственная дача? Я же пока один!» Говорит это влюбленной в него женщине, с которой провел ночь, с которой только что, утром, был близок! Ярослав, когда читал, совершенно не понял, почему Ксению ранили слова любимого мужчины: он ведь сказал «пока», значит, в дальнейшем возможны перемены! Теперь Ярослав с досадой подумал, что Царева – фантастически, неправдоподобно терпеливый человек! Было жаль не столько себя, сколько Анастасию, которая в дяде Грише души не чает… Он отдернул протянутую было руку.
– Ясь, ты обиделся?
Ярослав густо покраснел. «Черт бы побрал твою непотопляемую наблюдательность!» – подумал он. Краска, бросившаяся в лицо, не оставляла пути к отступлению. Григорий заговорил снова, не дожидаясь ответа:
– Ясь, не обижайся, пожалуйста! Ты тоже для меня близкий друг. Ты – очень близкий мне человек! – воскликнул он с напором, стараясь быть убедительным. Брови переломились над переносицей, глаза заблестели – Григорий верил в то, что говорил! – Но тут совсем другое, – продолжал он. – Мы с Женькой вместе росли, с семи лет дружили, представляешь?! Он мне ближе, чем брат, если бы у меня был брат, ближе отца с матерью! Мне его мать роднее, чем моя собственная, понимаешь?!
Ярослав молча кивнул. Досада не проходила. «А мы с Настей, значит, слишком поздно появились в твоей жизни, и за прошедшие двадцать лет ты не успел достаточно с нами сродниться! Что же ты Ксении мозги компостировал: мне, мол, год нужен, чтобы «рефлексы» возникли, то есть чтобы привыкнуть и привязаться?! Год – да это с твоими темпами нереально мало!»
Образ вновь упомянутой в мыслях Ксении встал перед глазами Ярослава, очень отчетливый и живой. «Нет предмета для обиды, – сочувственно улыбнулся фантом главного психолога «ЧеНе-па», – сердцу не прикажешь! Есть предмет для печали – и только». Но Ярослав не был расположен печалиться. «Сердцу не прикажешь? Это не про нашего Гришу! – мысленно возразил он Царевой. – Смылся бы он от тебя, пожалуй, драгоценная Ксения, если бы не приказывал своему сердцу молчать, если бы не запрещал ему руководить своими поступками! Будто вы не знаете, Ксения Алексеевна?!»
Между тем собственную Ярославову обиду как рукой сняло. Зато подняло голову сочувствие ко всем участникам драмы и потребовало незамедлительных действий. Ему захотелось разбить, наконец, заколдованные хрустальные гробы, которых слишком много развелось вокруг: понимания и терпеливого ожидания – куда загнала себя Ксения, недоверия и отчужденности – куда Григорий поместил свое сердце, может, двадцать лет назад, а может – все пятьдесят!
– Гриша, – сказал Ярослав с нетрезвым воодушевлением, подозрительно похожим на интонации Матвеева, – ну, я с отцами и детьми понял: конфликт поколений, межкультурные различия – бывает! С другом – ну да, что ж тут, против смерти не попрешь… А вот хрена ли ты жалуешься, что жены нет?! – нагло приступил Ярослав к главному. – Чем тебе, например, Ксения не подошла?
Матвеев воззрился на него, молча хватая ртом воздух.
«Ну-ну, – мстительно подумал Ярослав, припомнив Грише ситуацию с метеоритом, – соображай, откуда я знаю про твой роман с Ксенией и что именно мне известно!»
– Ты же… – размышлял Григорий вслух, – Ясь, я знал, что ты проверяешь Женькину компанию. Как раз когда со мной вся эта ерунда случилась, когда меня по башке треснули… Женя однажды заговорил о том, что существует такая легендарная личность, великий специалист по энергоэкологической безопасности, и он очень хотел бы пригласить этого человека к себе. Он жаловался на какую-то беспричинную тревогу, связанную с работой. Я сказал ему, что так бывает: когда дела идут хорошо, особенно в крупной фирме, начинаешь ожидать какого-нибудь подвоха. Но он настаивал: тревожно, неспокойно, будто несчастье рядом… Теперь я думаю, он просто чувствовал приближение смерти… Ярослав, разве ты не умеешь определять… ну… что человек болен, что его жизни угрожает опасность? Ты же специалист по безопасности. Ты не мог уберечь Женьку от смерти: предупредить его, что-то сделать?!
Ознакомительная версия.
