- Пожалуйста, помоги им.
- Довольно оригинальное желание для человека, который не прочь покончить с этим несовершенным миром…
Ветер разносит над морем его голос, тихий и вибрирующий, словно дыхание огромного зверя.
- Мне плевать на этот мир. И на себя в нем. Но они…
- Что - они?
- Я хочу им помочь.
- Почему?
- Они… Понимаешь, они любят друг друга. Они могут быть счастливы. Очень счастливы, если…
- Так ты…
Его голос грохочущим эхом разносится над тихим городком, перекрывая шум волн и гомон чаек, кружащихся над замком.
- Ты веришь в любовь и счастье?
- Для себя - нет, - Юлия ласково трогает ладонью темное лицо.
- Как? Не понимаю…
- Да, - она словно извиняется перед ним за это, - никто ведь не виноват, кроме меня, что я оказалась недостойной всего этого.
- Ты что… серьезно так считаешь?
- Я это знаю… Я не люблю никого. Не люблю этот мир и не люблю себя в нем. Я чудовище - как и ты, но есть люди… Но есть люди, достойные любви и счастья.
- Значит, мир не достоин, а некоторые люди… Почему ему так трудно осознать и поверить в то, что она говорит? Ведь это, единственная истина, которую она сама поняла о себе за всю прошлую глупую, никчемную жизнь!
Да ей просто до одури надоело мучиться совестью из-за мамы, себя самой, Антонио, Мигеля, Моники и им подобных. Надоело ощущать на плечах, зарабатывая боли в спине, какую-то идиотскую ответственность, которую на нее никто не возлагал. А Карлос… с ним хорошо. Он - плохой. Но ведь и она - плохая.
- Ты им поможешь?
- Если хочешь.
Он мрачно сдвигает брови, будто чем-то рассержен. Резко вытянув руку, ловит на лету мохнатую летучую мышь. И, раздавив ее в кулаке, небрежно бросает вниз, глядя, как тельце падает с высоты замковой башни.
- Ты чудовище, - повторяет Юлия, невольно содрогнувшись, - и я - тоже, - продолжает она, кладя на его плечо голову с мокрыми, обдуваемыми ночным ветром белоснежными волосами.
Она чувствует себя Маргаритой, вымазавшейся волшебной мазью. Отчетливо понимая, что всю жизнь именно об этом мечтала, ища и не находя, разбивая лоб о закрытые двери, которые оказывались в результате не теми дверями. Сейчас Юлия была хозяйкой мира, плохой и счастливой! И это была ее настоящая сущность. И ее единственно правильный выбор.
- Что ты теперь мне скажешь?
Дон Карлос, величественно отвернувшись от моря, препарирует душу Юлии серебряным скальпелем спокойных и требовательных глаз. Но она улыбается ему впервые, как равному. Безмятежно. Тихо. Уверенно. Потому что впервые знает, что действительно хочет ему сказать.
- Спасибо.
Ветер становится ледяным и порывистым. И Юлия с блаженством прячет от него лицо на широкой темной груди чудовища.
ФЛАМЕНКОЮлия прячет лицо, еще горячее от недавнего наслаждения, на груди чудовища, ставшего снова человеком.
Самым прекрасным человеком на земле.
Почти невозможно поверить в то, что она у него в объятиях. Что покоится на его груди, полностью расслабившись в кольце обнимающих ее сильных рук.
- Спасибо… Спасибо… Спасибо… - шепчет она, целуя его в губы, лоб и плечи, пока он лежит, не двигаясь, закрыв серебряные глаза, и старается выровнять дыхание. Оказывается, у него оно тоже иногда может сбиваться! И он не понимает - скорее всего, нет, конечно же, не понимает, что именно за эту способность, которую в нем так трудно было предположить, она сейчас благодарит его так горячо, искренне и трогательно.
Ветер, совсем не ледяной, напротив, ласковый и лишь чуть-чуть прохладный, осушает влажную спину, укрытую лишь вуалью испарины.
…Его дом под Барселоной - розовый трехэтажный особняк на зеленом холме. Окруженный кипарисами и оливковыми деревьями, он словно игрушка, словно дворец из сказочного детского сна.
Его спальня - это верхняя терраса, почти без стен. Вместо них тяжелые занавеси изумрудного и бордового цветов колышутся, то вдуваясь в просторное помещение яркими парусами, то вытягиваясь наружу. От этого создается ощущение, что комната с огромной кроватью в центре плывет в воздухе. А за ними плывет черное, фиолетовое, жемчужное небо. И, наверное, луна, которой здесь нет, и потому у нее нет возможности превратить этого лучшего в мире любовника в черно-лилового монстра.
- Спасибо…
- За что? За что ты благодаришь меня - ты понимаешь?!
- За то, что ты воплотил мои мечты! За то, что ты такой, за то, что с тобой я могу быть такой…
- Ты мечтала об этом?!! Неужели… ты хотела именно этого?
- Я сама толком не знала, чего хочу… но всегда искала… и не находила… Выходит - этого!
- Что ж…
Он гладит ее по волосам, встрепанным и влажным, словно птичьи перышки. И он смотрит на нее, как на пойманную птичку, которая еще не понимает, что попалась.
- Ты не думаешь, что, может быть, сделала огромную ошибку, что… соединилась со мной?
- Нет. Это раньше я совершала ошибки… Много ошибок. А теперь нет. Ты, как это ни странно - мое единственное правильное решение.
Юлия приподнялась, хотя это и было довольно мучительно - оторвать грудь от его груди, словно расстояние в полметра, разделившее их сердца, было слишком большим. Но все же она села, глядя теперь на него сверху вниз. Демонически приподняла левую бровь, усиленно придавая своему лицу как можно более опасное выражение.
- А вот ты… - прошипела она с угрозой, - ты, сам того не ведая, совершил огромную, страшную, роковую ошибку, связавшись со мной!!
- Почему?
Он напрягся. На самом деле. Господи, неужели, она так талантливо притворилась?! Даже удивительно - если бы он умел леденеть от страха, как все люди, она бы подумала, что сейчас так и случилось. Но он просто сосредоточил на ней серебро внимательного взгляда… Удивительно, право… даже жаль его…
- Почему?! - дон Карлос больно стиснул ей запястье. От этой боли Юлия не выдержала. И расхохоталась, заливисто, громко, счастливо, как в детстве.
- Потому что я - роковая женщина-а-а!! Я - вамп!!! Я подчиню тебя себе, сведу с ума, заставлю забыть весь мир, разрушу твои планы, но сначала…
Она хищно улыбнулась, сверкая темными изумрудами глаз. Нагнулась к странно напрягшемуся Карлосу и провела кончиком языка по теплой неглубокой ямке между ключиц.
- Сначала - я выпью всю твою кровь!!!
С этими словами Юлия впилась поцелуем в смуглую шею. Так сильно, страстно и жарко, что у него вырвался невольный вздох не то блаженства, не то облегчения.
…Ветер раздувает тяжелые портьеры. А шелк роскошного белья, разумеется, черный шелк на его постели - даже смешно - а каким еще он мог быть?! - ласкает кожу. Она не спешит отрываться от античной шеи. И потому дыхание его постепенно делается все громче и чаще. И еще какой-то звук, словно кошка крадется в приоткрывшуюся дверь… Юлия вскочила. Инстинктивно сжалась, в безуспешной попытке натянуть на себя черную скользкую ткань.
