— Не сейчас, — прошептал Маркус, вкалывая препарат ей в шею, затем на сгиб локтей, в сердце, в виски.
И пламя, разбуженное им, стихает, углями оставляя гореть тело девушки. Это новая боль, бесконечная, как будто горишь изнутри. Она сводит с ума и Лея вновь теряет сознание.
— Вот и всё, — одеваясь в тишине, проговорил вампир.
Подходя к окну, он прижимается лбом к прохладному стеклу. Злость отпустила, оставив после себя пустыню сожаления. Выжженная земля. «Она смирится», — шептал вампир внутри него. И он искренне, до боли, до рези в глазах в это верил.
— Алистер, — Маркус набрал номер помощника. — Пора.
Пустынная улица, предрассветный, самый тёмный час. Ветер, шелест листьев в стройном ряде деревьев вдоль дороги. Молчание безучастных звёзд, открытая дверца микроавтобуса. Из стеклянных дверей мужчины с нечеловеческой грацией выносят юную девушку в разорванном, заляпанном кровью платье. Возле входа стоит и курит мужчина с ястребиным цветом глаз. Он молча наблюдает за тем, как её погружают в машину на каталку, к её руке присоединяют капельницу, а саму привязывают эластичными креплениями к каталке. Из дома выходит последний. Плотно сжатые губы, прямой взгляд, он не смотрит на курящего, проходит мимо и забирается в автобус к ней, чтобы слегка сжать её руку, бесстрастно взирая на её побитое, исцарапанное лицо.
Мужчина отбрасывает сигарету и смотрит на небо. Так мало звёзд. Так мало времени. Он думает о начале новых времён. Думает о будущем мира. Всё так зыбко и неустойчиво. Ястреб не верит в то, что вот эта девушка — последний ключик к новому времени, слишком слабой, тонкой она выглядит. Но он доверяет своему другу и следует за ним. У него просто не было другого выхода.
Машина трогается с места. Отсчёт пошёл.
Глава 8
Gary Numan — Jagged
They say I’m unforgiven and I have to pay
Like I’m the demon resurrection
They say that I turn innocence to panic
But I don’t care
They say that my obsession is unholy
That I deviate from reason
They say I make you suffer for my sins
I hope you forgive me
Сначала была боль. Моя персональная антология её оттенков. Все лепестки, шёлковые и жалящие, как металл. Как много её, она — как океан. Раскалённой лавой по моим внутренним органам. Жалящими, осиными ударами в мои вены. Набатом по вискам. Ноющим криком ниже талии. Её волны, опаляют изнутри, но ты не можешь пошевелиться. Не можешь кричать. Не можешь плакать. Звать на помощь. Даже шёпот, даже шелест. Н-и-ч-е-г-о. Это даже смешно, если бы я могла смеяться! Но домик пуст, лишь отголоски былого человека. Сильного, смелого до глупости, человека. Как жаль, что я была такой. Теперь я умираю. Что со мной?
* * *
— Маркус? — взволнованный женский голос ворвался в мою тьму. Я чувствую, что меня куда-то везут, но это лишь констатация фактов. Чужие голоса, скрип колёс каталки, холодная прохлада, запах больницы. Кто здесь? Никого?
— Что за чёрт? Это Лея? Что ты с ней сделал? — голос срывается на крик, полный ярости, по вкусу как жгучий перец, красные стручки. Специи, слишком острый!
— Не может быть! — страшная догадка незнакомки. — Как ты посмел?!
— Не лезь не в своё дело, Аннет, — хриплый голос в ответ. Страх, колючий-колющий! Мне хочется бежать, спрятаться от этого голоса! Он как магнит, притягивает, уводит туда, откуда я уже сбежала, нет-нет, нельзя! Оставь меня!
— Ты даже не понимаешь, что ты натворил, — прохладное касание ко лбу и всё становится неважным. Я так об этом мечтала, хоть чуть-чуть остыть, немножечко…
— С ней всё будет в порядке, — с раздражением отозвался голос, от которого мурашки побежали по телу, вызвав новую порцию боли.
Уйди, мне больно слышать!
— После превращения она будет в норме, — продолжил он, однако я ощутила лёгкую тень сомнения.
— Нет, Маркус, не будет, — холодно проговорила девушка, убирая руку с моего лба. — Ты уничтожил её. Раздавил личность, как орех. Она теперь похожа на зверька. Беспомощный и бессмысленный. Идеальное лекарство от вируса, но ты ведь не этого хотел, правда?
— Что ты такое говоришь? — зло прошипел он.
Новая волна страха, новая паника, от которой мышцы сводит судорогой. Мне нужен крик, мне нужен голос, я должна убрать его отсюда, где же мой покой? Где моя прохлада, тишина? Оставьте меня в пустоте, здесь так тихо, так уютно, безопасно!
— Ты слышал меня, Маркус! Что ты с ней сделал? Изнасиловал? Бил? Пытал? Поэтому началось превращение, да? Мы же планировали совсем иное, чёртов маньяк! — в голосе незнакомки засквозило неподдельное отчаяние. Она почти плакала от осознания произошедшего. Это острой болью отозвалось в моём сердце, израненном, как подушечка для иголок. Тихо-тихо, скоро станет легче…
— Всё не так! Она сама виновата, я не…
— Не оправдывай…
Голоса уплыли, внешний мир, скрытый плотно сжатыми ресницами, исчез, растворился в пелене безсознания. Долгожданный покой представился мрачным омутом, бездонным, пустым и таким спокойным, умиротворяющим. Покачиваясь на волнах отсутствия боли, я погрузилась в него с головой.
* * *
Дни отсчитывались болью. Каждый день новая, иная, совершенная. Я чувствовала, как что-то покидает меня, заменяясь новым, улучшенным. Эта боль стала почти родной. Её разнообразие заставляло всё внутри трепетать. Я почти полюбила её за эти краски, вспышки, благодаря которым могла выйти из своего кокона тишины. Мне не хотелось двигаться, думать, чувствовать, эта боль вытравливала из меня это. Всё концентрировалось на ней, убирая память, убирая страшные воспоминания, стирая всё и вся. Периодически, оставаясь в состоянии покоя, ко мне приходили простейшие мысли и желания. Я училась двигаться так, чтобы боль была прохладной, на грани чувствительности.
Иногда у меня бывали гости. Чаще всего тот, кого я так сильно боялась. Он мог часами проводить у дверей моей камеры, наблюдая за мной, сжавшейся в пищащий комочек плоти. Он что-то говорил, но я утратила способность понимать речь. Это был печальный, но бессмысленный набор звуков. Во мне даже стала просыпаться чувствительность, я хотела сочувствовать ему, но стоит поймать его взгляд, как всё уходило, растворялось в воспоминаниях о причинённой боли, из-за чего я падала, содрогаясь от приступов паники, которые быстро перерождались в новую агонию. Тогда он уходил.
Меня редко трогали, чаще просто наблюдали за тем, что со мной происходит. Временами перевозили в белоснежную комнату, где ремнями привязывали к операционному столу и что-то вводили, из-за чего крик застревал в горле. Это было страшно, бессмысленно. Я постоянно пыталась понять, что я сделала не так? Из-за чего они так со мной поступают? Всё заканчивалось прохладными руками незнакомки. Она — моё последнее утешение, моя надежда на покой. Только её руки даровали это чувство лёгкости. Только она успокаивала меня, освобождала от невыносимой муки, преследующей даже во снах.
