Я со вздохом сел, чувствуя, как захлопывается какая–то безжалостная западня.
– Затем, – его взгляд не отрывался от меня, – затем я снова подверг вас испытаниям. Дважды мои посыльные пытались отобрать у вас броши. Сознательно ни в одной из этих попыток я не планировал неизбежный успех. Иначе вы бы потеряли их. В каждом случае я оставлял выход, которым вы могли воспользоваться, если у вас хватит ума его увидеть. У вас ума хватило – и меня это опять весьма развлекло. И я был доволен.
– Теперь, – он слегка наклонился вперед, – мы подходим к сегодняшнему вечеру. За нефриты вы получили значительную сумму. Но, похоже, игра, которую вы так хорошо знали, переставала вас интересовать. Вы обратили свой взор к другой – глупейшей игре, к фондовой бирже. В мои планы не входило позволить вам там выиграть. Я знал, какие бумаги вы покупаете. И произвел несколько манипуляций. Я не спеша, медленно отобрал у вас все – доллар за долларом. Вы полагаете, что метод, который я применил, больше подходит к крупному финансисту, а не к обладателю нескольких тысяч. Это не так. Если бы вместо тысяч у вас были миллионы, конец был бы тем же. Вы усвоили урок?
Я с усилием подавил вспышку гнева.
– Усвоил, – коротко ответил я.
– Обратите внимание! – прошептал он, и на мгновение его яркие глаза подернулись мрачностью.
– Итак, – продолжал он, – мы подошли к сегодняшнему вечеру. Я легко мог вас захватить и доставить сюда – избитым или одурманенным наркотиками, связанным, с заткнутым ртом. Это методы убийц, лишенных воображения дикарей из наших низов. После такой топорной работы вы не уважали бы стоящий за ней разум. Да и я бы не получил никакого удовольствия.
Нет, постоянное наблюдение, которое наконец вынудило вас к открытым действиям, ваш двойник, сейчас наслаждающийся жизнью в клубе – кстати, великолепный актер, он несколько недель изучал вас – в сущности, все, что вы испытали, было заранее спланировано, чтобы продемонстрировать вам исключительный характер организации, которая вас призвала.
И снова отмечу, что мне понравилось ваше поведение. Вы могли бы сопротивляться Консардайну. Если бы вы так поступили, то проявили бы отсутствие воображения и подлинной храбрости. Вы все равно были бы доставлены сюда, но я был бы разочарован. И меня весьма позабавило ваше отношение к Уолтеру и Еве – девушке, которую я предназначил для большого дела и которую я к нему сейчас готовлю.
Вас удивило, как они оказались именно на этой станции подземки. Через пять минут после того как вы сели на скамью в Баттери, на всех окрестных станциях подземки свои места заняли другие пары. Уверяю вас, у вас не было ни одного шанса убежать. Любой ваш поступок был заранее предусмотрен, и были готовы меры, чтобы помешать ему. Вся полиция Нью–Йорка не могла помешать мне сегодня получить вас.
Потому что, Джеймс Киркхем, я позвал вас!
Я слушал эту удивительную смесь тонкой лести, угроз и колоссальной похвальбы с усиливающимся изумлением. Наконец я встал.
– Кто вы? – прямо спросил я. – И чего вы от меня хотите?
Сверхъестественно голубые глаза невыносимо сверкнули.
– Поскольку все на земле, к чему я обращаю свои приказания, их выполняет, – медленно ответил он, – вы можете называть меня… Сатаной!
И я предлагаю вам возможность править этим миром вместе со мной – за определенную плату, разумеется!
Два последних предложения звенели в моем мозгу, как заряженные электричеством. При других обстоятельствах они показались бы абсурдными, но здесь они были далеки от абсурда.
Эти лишенные ресниц, невероятно живые голубые глаза на неподвижном лице были… дьявольскими! Я уже давно чувствовал прикосновение дьявола ко всему, что происходило со мной этим вечером. В неподвижности огромного тела, в звучности этого органного голоса, лишенного выразительности и исходившего из почти неподвижных губ, – во всем этом была дьявольщина, как будто тело его было всего лишь автоматом, в котором обитал адский дух, какое–то чуждое существо, проявлявшее себя лишь во взгляде и в голосе. То, что мой хозяин был абсолютной противоположностью высокого долговязого смуглого Мефистофеля из оперы, пьесы или романа, делало его еще более ужасающим. К тому же я по опыту хорошо знал, что полные люди способны на гораздо большее коварство, чем худые.
Нет, в этом человеке, который просил называть его Сатаной, не было ничего абсурдного. Я должен был в глубине души признаться, что он вызывал ужас.
Мелодично прозвенел колокольчик. На стене вспыхнула лампа, скользнула в сторону панель, и в комнату вошел Консардайн. Я заметил, что панель другая, не та, через которую исчез манчжур дворецкий. В то же самое время я сообразил, что в большом зале не было ни одной уходящей лестницы. И тут же понял, что в спальне, куда проводил меня лакей, не было ни окон, ни дверей. Мысль мелькнула в мозгу и ушла, я не придал ей значения. Обдумаю позже.
Я встал, возвращая Консардайну его поклон. Он без приветствий и церемоний сел справа от Сатаны.
– Я говорил Джеймсу Киркхему, каким занимательным нахожу его, – сказал мой хозяин.
– И я, – улыбнулся Консардайн. – Но боюсь, мои компаньоны не разделяют этого мнения. Кобхем очень расстроился. С вашей стороны это было жестоко, Киркхем. Тщеславие – один из грехов Кобхема.
Итак, фамилия Уолтера – Кобхем. Интересно, а как фамилия Евы?
– Ваша уловка с куклой была… деморализующей, – сказал я. – Считаю, что был скорее сдержан в своих соображениях насчет Кобхема. Знаете, для них было так много возможностей. Да и достаточно поводов.
– Кукла – это отвлекающая идея, – заметил Сатана. – И эффективная притом.
– Дьявольски эффективная, – я обратился к Консардайну. – Впрочем, этого следовало ожидать. Как раз перед тем как вы вошли, я обнаружил, что ужинаю с… с Сатаной.
– А, да, – холодно подтвердил Консардайн. – Вы, несомненно, ждете, что я вытащу ланцет и вскрою вам вену, а Сатана положит перед вами документ, написанный серой, и потребует, чтобы вы его подписали собственной кровью.
– Никаких таких детских сказок я от вас не жду, – возразил я, стараясь продемонстрировать некоторое возмущение.
Сатана рассмеялся; лицо его при этом оставалось неподвижным, но глаза дрожали.
– Устаревшие методы, – сказал он. – Я отказался от них после своих встреч с покойным доктором Фаустом.
– Возможно, вы считаете, что я и есть покойный доктор Фауст, – вежливо обратился ко мне Консардайн. – Нет, вовсе нет, и еще, – он лукаво взглянул на меня, – помните: Ева – не Маргарита.
