Такая бурная реакция требовала объяснения, причём такого, которое она бы поняла.
— Ты даже не можешь вообразить, насколько трудно мне было просто увезти тебя и оставить их... в живых, — шептал я. — Можно было бы отправить тебя с Джессикой и Анджелой, но я боялся, что если останусь один, то пойду на их поиски, и тогда...
Второй раз за вечер я признавался в желании совершить убийство. По крайней мере, в этот раз его можно было хотя бы оправдать.
Она притихла, а я всеми силами старался совладать с собой. Её сердце билось быстрыми, неровными толчками, но постепенно оно вернулось к прежнему спокойному ритму. Дыхание Беллы тоже стало тихим и ровным.
Я был на грани срыва. Мне нужно доставить её домой прежде, чем я...
Прежде чем что? Пойду и убью его? Она так безотчётно доверилась мне, а я опять стану убийцей? Неужели я не найду способа остановить себя?
Она обещала поделиться своей последней теорией, когда мы будем одни. А я уверен, что хочу этого? Нет, конечно, я сгорал от желания её услышать, но не заплачу ли я слишком высокую цену за своё любопытство? Может, мне лучше не знать, до чего Белла додумалась...
Как бы там ни было, для одного вечера откровений достаточно.
Я испытующе взглянул Белле в лицо. Она прекрасно владела собой, только стала чуть бледнее, чем раньше.
— Готова ехать домой? — спросил я.
— Готова уехать отсюда, — сказала она, тщательно подбирая слова, не довольствуясь простым "да". Что она хотела этим сказать?
Как это мучительно!
Вернулась официантка. Она слышала последнее высказывание Беллы, так как маячила поблизости, с другой стороны перегородки. Фантазия официантки по части того, чем ещё она могла бы меня попотчевать, работала на полную мощность. От некоторых предложений хотелось закатить глаза.
— Всё в порядке? — спросила она меня.
— Пожалуйста, принесите счёт, — ответил я, глядя при этом на Беллу.
У официантки на мгновение перехватило дыхание. Звук моего голоса поверг её в столбняк.
В этот момент меня озарило: услышав, как восприняла мой голос эта чужая, посторонняя женщина, я понял, почему сегодня вечером вызываю всеобщее восхищение, при котором нет места обычно испытываемому людьми страху перед нами.
Это всё из-за Беллы. Изо всех сил пытаясь стать как можно более безопасным для неё, внушить ей доверие, а не страх, пытаясь казаться человеком, я, должно быть, несколько перестарался. Моя врождённая способность внушать ужас куда-то пропала, так что окружающие видели теперь только красоту.
Я смотрел на официантку, ожидая, когда она придёт в себя. Теперь, когда стало понятно, в чём дело, её ступор показался немного забавным.
— Разумеется... — Она запнулась. — Вот, пожалуйста.
Она вручила мне папочку со счётом, думая о визитке, которую засунула под квитанцию. Визитке с её именем и номером телефона.
Да, это было действительно смешно.
Деньги у меня были наготове. Я тут же вернул ей папку, так что бедняжка не будет терять время на ожидание звонка — его не последует никогда.
— Сдачи не нужно, — сказал я, надеясь, что размер чаевых смягчит её разочарование.
Я встал, Белла живо последовала за мной. Я хотел предложить ей руку, но затем подумал, что для одного вечера достаточно искушать судьбу. Я поблагодарил официантку, не спуская глаз с лица Беллы. Похоже, что Беллу тоже что-то забавляло.
Мы вышли из ресторана. Я шёл рядом с ней — так близко, насколько осмеливался. Мой левый бок ощущал исходящий от её тела жар почти как физическое прикосновение, как ласку. Когда я придержал для неё дверь, она тихонько вздохнула. Откуда эта внезапная печаль? Я заглянул ей в глаза, собираясь спросить об этом, но она, засмущавшись, внезапно уставилась в землю. И я не осмелился расспрашивать, хотя любопытство разобрало меня свыше всякой меры. Никто из нас не проронил ни слова, пока я открывал для неё пассажирскую дверь, а затем сам садился в машину.
Я включил печку: тёплой погоде настал конец, в машине было холодно, а Белла не любила холода. Она куталась в мою куртку, чему-то тихонько улыбаясь.
Я ждал, откладывая разговор до тех пор, пока не поблекли огни набережной. Так я чувствовал себя ближе к Белле — казалось, что мы одни на всём свете.
Наверно, я опять поступал неправильно... Теперь, когда я был полностью сосредоточен на Белле, автомобиль стал казаться слишком тесным. Её аромат распространялся по салону с потоком воздуха от отопителя, он усиливался, приобретая собственную плоть, как будто в машине появилась ещё одна самостоятельная сущность, требующая своего признания.
И она его получила: я горел. Однако готов был терпеть этот огонь, признав за ним право мучить меня. Сегодня вечером мне было дано так много — больше, чем я ожидал. И Белла — вот она, здесь, по-прежнему рядом со мной... Я был обязан дать что-то взамен. Жертву. Всесожжение.
Ах, если бы всё только этим и ограничилось: сгореть — и ничего более! Но мой рот был полон яда, и мускулы напряглись в предвкушении добычи, как на охоте…
От таких мыслей надо держаться подальше. И у меня имелось отличное средство, чтобы отвлечься.
— А теперь, — сказал я Белле, и страх перед тем, что она может мне сообщить, притушил пожар в глотке и немного ослабил мои страдания, — твоя очередь…
— Могу я задать ещё один вопрос? — поинтересовалась она вместо ответа. Я бы предпочёл, чтобы она сразу приступила к изложению своей теории, хотя ничего хорошего меня не ждало. И всё-таки как соблазнительно было оттянуть момент истины, удержать Беллу около себя ещё хоть на несколько мгновений дольше... Я повздыхал над этой дилеммой и ответил: — Один.
— Н-ну... — замялась она, будто не в силах решить, какой вопрос задать. — Ты сказал, что я не входила в книжный магазин, а пошла куда-то на юг. Мне просто любопытно, как ты это узнал.
Я уставился в ветровое стекло. Это был очередной вопрос, не выдающий никаких её тайн, зато раскрывающий слишком много моих.
— Я думала, все увёртки остались в прошлом? — Она была сердита и разочарована.
Какая ирония. Сама-то она так возмутительно легко уворачивалась, даже не задумываясь над этим!
Ну что ж, она требует прямого ответа. Ах, да какая мне разница, всё равно этот разговор ни к чему хорошему не приведёт!
— Ну хорошо, — ответил я, — я следовал за твоим запахом.
Я хотел взглянуть ей в глаза, но побоялся того, что мог в них увидеть. Вместо этого я прислушался к её дыханию — оно участилось, но постепенно пришло в норму. Когда она вновь заговорила, голос её был спокойнее, чем можно было ожидать.
