Взглянув вниз, он увидел, что Диас и в самом деле затрусил по направлению к девушке.
Радецки спустился на несколько метров, обогнул скалу и увидел Диаса: улыбаясь испанке, тот что-то бормотал, оглядываясь по сторонам, отыскивая, очевидно, какое-нибудь укромное местечко. Затем взял девушку за руку и попытался уговорить ее, указывая на кустик, за которым ни солдаты, ни Альмайо не могли их увидеть. Радецки сдернул ружье с плеча, тщательно прицелился, держа палец на спусковом крючке, потом улыбнулся и опустил ружье.
Диас вытащил из кармана колоду карт и, стоя перед девушкой в явном смущении и замешательстве, принялся исполнять один из своих «коронных» номеров.
Радецки беззвучно рассмеялся. Этого и следовало ожидать: несчастная старая обезьяна ни на что больше уже не годится.
Он спустился на тропинку и вернул солдату ружье.
Вот тогда они услышали вертолет. Он появился между гор и летел в их сторону, хотя, конечно же, оттуда их заметить еще не могли.
Гонцу удалось добраться до генерала Рамона.
Это был действительно их вертолет, теперь уже можно было различить написанный белой краской номер на его борту и цвета национального флага. Оттуда их все еще не заметили, и солдаты, чтобы привлечь внимание экипажа, принялись стрелять в воздух и размахивать руками. Альмайо взобрался на скалу и встал во весь рост на фоне неба; теперь его хорошо было видно – высокая фигура в белом с воздетыми руками. Вертолет резко развернулся и, спускаясь, полетел к ним; их наконец заметили. Он парил в каком-то десятке метров над их головами, Альмайо продолжал махать руками; теперь можно было даже разглядеть пилота и сидящих сзади людей.
Внезапно из вертолета раздалась автоматная очередь, из земли меж скал взметнулась пыль.
Альмайо так и застыл на мгновение с поднятыми вверх руками, потом медленно повернул голову и посмотрел на свой левый рукав, где начала проступать кровь. Он не бросился тут же в укрытие. Стоял еще некоторое время, пристально глядя на свой рукав, а у его ног тем временем россыпью взлетали пыльные облачка. Потом он опустил руки, попятился и присел на корточки за грудой камней. Радецки удалось забиться в трещину в скале. Бесконечно долго вертолет висел прямо над ними, поливая их огнем. Двое солдат были убиты, но остальные успели залечь в укрытиях и теперь принялись отстреливаться. Тогда вертолет, словно паук по своей ниточке, взмыл почти, вертикально вверх и завис на некоторое время вне пределов досягаемости – экипаж тем временем, должно быть, отмечал на карте то место, где обнаружен Альмайо. Потом вертолет улетел.
Индеаночка, съежившись, неподвижно лежала у подножия скалы. Ее красивые американские платья были безвозвратно загублены, как и она сама. Платья она еще сжимала в руках.
Выронила лишь две пары туфель. Ни стона, ни плача – на лице ее постепенно проступало характерное для ее расы выражение многовековой покорности судьбе. Еще несколько минут она жила, потом ее глаза застыли; лицо ее было спокойным.
В запасе у них было еще девять часов до наступления темноты, но все, что они могли сделать, – это идти вперед по едва заметной тропинке. Вертолет вот-вот опять прилетит.
Две лошади были ранены, их пришлось пристрелить. Проводник исчез. Как только раздались первые выстрелы, он – точно как газель – взлетел в прыжке и буквально растворился среди скал. Они пустились в путь наугад, ориентируясь на вершину СьерраДолорес и не забывая поглядывать на небо.
Альмайо получил две пули в левую руку, сквозное ранение в локоть было прескверным.
Радецки знал, что через пару часов начнется заражение.
Едва они прошли сотню метров вдоль склона горы, как снова услышали шум мотора. Тотчас они бросились врассыпную и залегли за камнями, ожидая, что вновь покажется вертолет.
Но небо оставалось чистым. Какой-то момент звук мотора был четко слышен, потом стал постепенно удаляться. Они никак не могли сообразить, где на сей раз пролетела машина и откуда шел звук. Пилот теперь знал, где они, и было очень странно, что он не сумел их обнаружить.
Они шли уже больше двух часов, когда их ушей опять достиг звук мотора, очень четкий – теперь уже где-то совсем рядом. Они остановились. Звук был ясно слышен. Откуда-то снизу.
Радецки ушам своим поверить не мог.
– Машины, – сказал он.
– Вы с ума сошли? – прорычал Альмайо. – Здесь нет ни единой дороги, дружище. Взгляните на карту. Это хорошая карта. Издана для армии в прошлом году.
Радецки еще раз посмотрел на карту. Действительно, в этом месте никакой дороги не было.
Значит, это вертолет, хотя и невозможно представить себе, где он может быть. И вот тогда они снова услышали машины – совсем рядом, и на этот раз никаких сомнений не оставалось: ясно слышен был скрип тормозов, звук переключения скоростей. Они бегом взобрались на гребень и глянули вниз. Невероятно: там, метров на двадцать ниже, в самом деле проходила дорога – каменистая дорога, готовая к тому, чтобы ее залили асфальтом.
– Сука американская, – в отчаянии воскликнул Альмайо и сплюнул на землю.
Ибо эта дорога, возникавшая ниоткуда, была действительно ее работой. Ей удалось убедить его в том, что повсюду нужно прокладывать новые дороги, чтобы, как она выражалась, «открыть страну», проложить путь цивилизации в затерянные деревни и облегчить участь крестьян. Армия и полиция отнеслись к ее затее одобрительно. Лучшего способа осуществить полный контроль над населением и покончить с постоянными бунтами в провинции и не придумаешь. Тогда-то он и дал Генеральному штабу полную свободу в сооружении дорог – точно так же было с телефонной сетью, – чтобы вся страна была у них под рукой. А сейчас перед его глазами была одна из этих самых дорог – совсем недавняя, еще не обозначенная на карте.
Теперь они были полностью во власти военных патрулей. Альмайо знал, что никакое чудо их не спасет. И не рассчитывал ни на какое чудо. Как и его солдаты. Один из них, мрачно глядя на дорогу, сказал lider maximo:
– Отсюда нас только El Seсor может вытащить.
Альмайо молча кивнул.
Они все еще продолжали медленно продвигаться вперед по узкой тропинке над дорогой вдоль склона горы, когда Альмайо вдруг резко остановил лошадь и оцепенел – челюсть у него отвисла, глаза чуть не вылезли из орбит; он был напуган как никогда в жизни; в порыве суеверного ужаса он сплюнул на землю.
Ибо первым, что он увидел, была американка. Она сидела на камне за черным «кадиллаком» и что-то записывала в лежащий на коленях блокнот. Нацепила на нос очки и с головой ушла в свою писанину.
Глава XXII
Оправившись от испуга, Альмайо окинул взглядом наглое привидение, этот вылезший из-под земли труп, явно поджидавший его в конце пути, дабы увлечь с собой в могилу, отыскивая на нем черную печать смерти. Ибо если он и был еще в чем-то уверен, то только в том, что она мертва, и ни начавшаяся лихорадка, от которой кровь стучала в висках, ни стреляющая боль в туго перевязанной руке, ни тошнота, от которой он подчас чуть не валился с лошади, не могли этой уверенности поколебать. В этой стране мертвые частенько выходят из могил и бродят среди живых – каждый знает, что под карнавальными масками скрываются обычно тысячи призраков. Чтобы отправить их назад в могилы, достаточно дать им понять, что они узнаны; нужно лишь соединить кисти рук и поднести их к глазам ладонями наружу; стоит так сделать, как они убегают, повинуясь древнему закону, много тысячелетий подряд регулирующему отношения между землей и небом. Альмайо выставил ладони перед глазами, потом опустил их и глянул вниз. Покойница как ни в чем не бывало сидела на месте; к здешним законам и обычаям американцы всегда относились наплевательски. Мысль о том, что она может оказаться живой, была в тысячу раз невероятнее того, что это – привидение, явившееся с того света, чтобы возвестить его близкую смерть. Приказ расстрелять ее он отдал одному из своих самых преданных людей. Не подчиниться его приказу не смел никто. Альмайо снова прикрыл глаза руками – девица сидела на месте. Его охватило страшное негодование – наверное, впервые в жизни он был так глубоко оскорблен. Никогда еще в этой стране мертвые не смели пренебрегать священными обычаями.
