Возле поля для гольфа собака сидела так, словно выпрашивала что-нибудь из объедков. Буйвол снова равнодушно глядел на площадку для роке — так же, как когда Джек шел сюда с ножницами. Кролик стоял на задних лапах, навострив уши, чтоб уловить малейший шум, показывая свежеподстриженное брюхо. Львы приросли к месту возле тропинки.
Оцепенев, Джек долго не двигался с места, пока наконец не замедлилось хриплое дыхание. Он полез за сигаретами и выронил на гравий четыре штуки — руки дрожали. Нагнувшись за ними, он ни на минуту не отрывал глаз от фигурных кустов, опасаясь, что они снова зашевелятся. Джек подобрал сигареты, три кое-как запихал обратно, а четвертую закурил. После двух глубоких затяжек он бросил ее и придавил. Вернувшись к садовым ножницам, он поднял их.
— Я слишком устал, — сказал он, и теперь то, что он говорил вслух, не казалось ненормальным. Ничего безумного в этом не было. — Я перенапрягся. Осы… пьеса… с Элом так поговорили… Но ничего.
Он потащился обратно к дому. Частичка рассудка испуганно подталкивала Джека к тому, чтобы обойти фигуры зверей, но он прошел по посыпанной гравием дорожке прямо мимо них. В кустах шелестел слабый ветерок — вот и все. Он все выдумал. Он здорово испугался, но это уже прошло.
В кухне «Оверлука» Джек задержался, принял пару таблеток экседрина, а потом спустился вниз и просматривал газеты, пока издалека не донесся шум гостиничного грузовичка, который тарахтел по подъездной дороге. Джек пошел встречать. Чувствовал он себя нормально. И не видел нужды рассказывать о своих галлюцинациях. Он здорово испугался, но все уже прошло.
Смеркалось.
В тающем свете дня они стояли на крыльце — Джек в середине, левой рукой обнимая Дэнни за плечи, а правой — Венди за талию. Они все вместе наблюдали, как альтернатива ускользает у них из рук.
В половине третьего небо сплошь затянули тучи, а часом позже пошел снег, и теперь без пояснений синоптика стало ясно: это не тот легкий снежок, что вскоре растает или улетит, стоит подуть вечернему ветру. Сперва снежные хлопья падали совершенно отвесно, укрывая все ровным слоем, но час спустя после начала снегопада с северо-запада налетел ветер, занося снегом крыльцо и обочины подъездной дороги «Оверлука». Шоссе за территорией отеля исчезло под ровным белым снежным покрывалом. Исчезли и кусты живой изгороди, но, когда Венди с Дэнни добрались домой, она похвалила мужа за хорошую работу.
— Вот как? — спросил он, не сказав больше ни слова. Сейчас живая изгородь была закутана в бесформенный белый плащ.
Странное дело: думая о разном, все трое ощущали одно — облегчение. Мосты были сожжены.
— Настанет когда-нибудь весна или нет? — пробормотала Венди.
Джек покрепче обнял ее:
— Не успеешь оглянуться. Как думаешь, может, пойдем в дом поужинаем? Тут холодно.
Она улыбнулась. Джек весь день казался таким далеким и… странным, что ли. Сейчас, судя по голосу, он более или менее пришел в себя.
— По-моему, отличная мысль. Что ты на это скажешь, Дэнни?
— Ага.
Они все вместе зашли в дом, а ветер остался снаружи, издавая низкий пронзительный вой, который не умолкнет всю ночь, — звук этот еще станет для них привычным. Хлопья снега плясали и крутились над крыльцом. «Оверлук» подставил метели фасад, как делал почти три четверти века; на слепые окна уже намело снега. Он был совершенно равнодушен к тому, что оказался отрезанным от всего мира. А может быть, даже доволен такой перспективой. Семья Торрансов внутри раковины «Оверлука» занялась обычной вечерней рутиной — ни дать ни взять микробы, попавшие в кишечник чудовища.
Через полторы недели белый искрящийся снег покрыл территорию «Оверлука» ровным слоем высотой два фута. Древесный зверинец завалило по самые маковки — застывший на задних лапах кролик будто выныривал из белого водоема. Некоторые сугробы были едва ли не больше пяти футов глубиной. Ветер постоянно менял их форму, вылепливая сложные конструкции, напоминающие дюны. Джек дважды неуклюже ходил на снегоступах к сараю за лопатой, чтобы расчистить крыльцо; на третий раз он пожал плечами, просто прокопал в выросшем перед дверью сугробе проход и дал Дэнни поразвлечься катанием со склонов справа и слева от дорожки. С запада «Оверлук» подпирали воистину титанические сугробы; некоторые возвышались на двадцать футов, а дальше лежала земля, обнажившаяся от непрекращающегося ветра до самой травы. Окна второго этажа занесло снегом, и вид из окна столовой, так восхитивший Джека в день закрытия, теперь волновал не больше, чем вид пустого киноэкрана. Телефон последние восемь дней не работал, и единственной связью с внешним миром оставался приемник в конторке Уллмана.
Теперь ни один день не обходился без снегопада. Иногда падал только легкий снежок, который быстро прекращался, припудрив сверкающую снежную корку. Иногда дело принимало серьезный оборот: тихий свист ветра взлетал до пронзительного женского вопля, заставляя старый дом даже в глубокой снежной колыбели покачиваться и стонать, рождая тревогу у обитателей. Ночью не бывало теплее десяти градусов, и, хотя в первой половине дня ртуть градусника у черного хода в кухню иногда добиралась до двадцати пяти, из-за постоянного, как ножом режущего ветра появляться на улице без лыжной маски было крайне неприятно. Но в солнечные дни все они выбирались из дома, обычно натянув по два комплекта одежки и митенки поверх перчаток. Правда, крайне неохотно. Двойное кольцо — след гибкого флаера Дэнни — опоясало отель. Тут перестановкам не было конца: Дэнни катался — родители тащили; папа, смеясь, катался, а Венди с Дэнни тем временем пытались тащить (они запросто катали Джека по ледяной корке, но на рыхлом снегу это становилось невозможно); Дэнни катался с мамой; Венди каталась одна, а ее мужички, пыхтя белыми облачками пара, тянули, как битюги, притворяясь, будто она тяжелей, чем на самом деле. Во время таких вылазок, катаясь вокруг дома, они много смеялись, но из-за громкого, безликого, по-настоящему голодного воя ветра смех казался тоненьким и принужденным.
На снегу им попались следы оленей-карибу, а однажды они видели и их самих: пять карибу группкой неподвижно застыли за сетчатой оградой. Чтобы разглядеть их получше, все по очереди воспользовались цейсовским биноклем Джека. При взгляде на животных Венди испытала странное, нереальное чувство: олени стояли по брюхо в снегу, завалившем шоссе, и ей пришло в голову, что до весенних оттепелей дорога принадлежит не столько их троице, сколько карибу. Сейчас дела рук человеческих сошли на нет. Венди считала, что олени это понимают. Опустив бинокль, она сказала что-то вроде «не пообедать ли нам», а на кухне всплакнула, пытаясь избавиться от ужасного ощущения, что отбывает срок, которое иногда сжимало ей сердце огромной ладонью. Она подумала про ос, которых Джек вынес через черный ход под огнеупорной миской, чтоб те померзли.
