Адъютант сидел на телефоне и громким дрожащим голосом что-то объяснял собеседнику из дивизии. Командир был сам не свой. Он лишь сидел, раскачивался из стороны в сторону и постоянно повторял себе под нос нечто нечленораздельное. Заметив Сандру, он сорвался с места и, заливаясь слезами, кинулся к ней навстречу:
— Девочка! Дошла! Вернулась!
И он сжал Сандру в отчаянных объятиях. Старый учитель плакал на её плече, а она только просила слабым голосом:
— Подождите… совсем немножко. Я только отогрею пальцы и всё подсоединю.
Командир с неохотой отпустил её, будто боялся, что она вновь его покинет.
Справившись с кабелем и аппаратом, Сандра, не расстегивая испачканной шинели, опустилась на стул и обессиленно закрыла глаза. В чёрной пелене вспыхивали призрачные огоньки. Даже сейчас в её разуме продолжается артобстрел. Как жаль, что не получится уснуть, чтобы хоть на пять минут оказаться подальше отсюда. Теперь, когда она увидела ужасы войны воочию, Сандра простила Даниэлю его нежелание жить. Ей и самой больше не хотелось.
Она облокотилась на спинку и вслушивалась, что происходило вокруг. В штабе наступил коллапс. Командир был на грани помешательства и, не переставая навзрыд повторял: «Какие ребята погибли… Какие бойцы!.. Все полегли… все…» Адъютант отказался взять на себя командование. Сандра узнала, что она единственная, кто возвратился из леса. Связные, ушедшие вместе с ней из штаба, обратно так и не пришли. Той самой роте, откуда она только что вернулась, командование дивизии, наконец, разрешило покинуть позиции и отступить.
В сумерках к штабу добрались лишь семьдесят человек, треть из них принесли на импровизированных носилках. Оставшимся в относительной целостности, валящимся с ног от переутомления и морального истощения бойцам, был отдан приказ похоронить павших соратников — те немногие тела, что лежали не на территории противника. Эта задача казалось непосильной. Расчистив площадку от снега, рядовые несколько часов долбили промерзшую землю на лютом морозе.
Сандра закрылась в закутке, что выделили ей под личную комнату. Странно, но отчего-то боль забылась и в груди больше не свербело. Скрипя зубами, она отодрала от тела присохшую одежду. Стоя обнаженной по пояс у зеркала, Сандра тщетно искала рану на груди. Чуть выше левого соска красовалась припухлость наподобие волдыря от ожога. Сандра ещё раз посмотрела на сваленное на пол тряпье. На кителе явственно виднелась дырка прямо напротив сердца. Ещё две она обнаружила на форме сзади. Развернувшись к зеркалу, выворачивая шею назад, Сандра заметила ещё два «ожога» на собственной спине. Осторожно прикоснувшись к ним, она ощутила ноющую боль. Спазм сжал лёгкие, и Сандра зашлась в мучительном кашле. Задыхаясь, она опустилась на колени и не переставала кашлять, пока о пол не ударил кусочек свинца. Не веря своим глазам, Сандра подняла пулю. Переведя дыхание, она поняла, что больше ничего внутри не мучает её, а пуля лежит на ладони. Как это возможно? В госпитале никто никогда не выплёвывал пуль. Они сидели глубоко внутри, пока хирург не вынимал их наружу.
Входит, её ранили трижды. Или трижды убили? Даниэль, какой же он обманщик… Не нужно оживлять погибших всякий раз как их убьют. Достаточно лишь одной единственной операции, после которой смерть махнёт рукой и навсегда позабудет о воскресшем. И о Сандре она забыла уже очень давно.
После боя в лесу Сандра поняла, что теперь её жизнь безвозвратно переменилась. Нет больше иллюзий и неведения. Нет больше страха смерти. Да и смерти тоже нет.
Вместе с пониманием, что она участвовала в настоящем сражении, пришло и осознание, что отныне она сопричастна к блокаде города, в котором провела девять счастливых детских лет. И как жить дальше, терзаясь этими противоречиями, Сандра не знала.
— Эх, Гольдхаген, — порой окликали её солдаты, когда видели неподалеку от штаба, — не будь ты в испытательном батальоне, тебя бы наградили. Крестом «За военные заслуги» с мечами, это точно.
— Не-е, какие награды? — вторили другие, — Наступление ведь провалили.
Действительно, это был провал, когда многие бойцы просто кидались в укрытие и не желали вылезать под советские пули. И в командовании армии о неудаче не забыли. После операции в лесу, уставной персонал батальона пополнили офицеры, задачей которых отныне было вооружившись пулемётами, идти вслед за солдатами в бой и стрелять в тех, кому вздумается повернуть назад. Но даже после этого находились рядовые, кто надеялся обхитрить всех.
Один молодой берлинец попал в батальон после того как решился на самострел. Теперь же он обмолвился, что хочет перейти на сторону русских, чтобы для него поскорее закончилась война. Когда полевой жандармерии стали известны его планы, его расстреляли на виду у всего батальона. Он не прошёл испытания и его бесславный конец послужил назиданием для всех остальных.
В следующем же бою, не менее кровопролитном, чем предыдущий, командир запретил Сандре покидать штаб, а сам со штабной ротой выдвинулся в сторону позиций. В тот день он и погиб. И Сандра понимала, что иначе быть не могло. Слишком человечным был этот школьный учитель, слишком близко принимал всё к сердцу, а на войне так нельзя. Он остро чувствовал свою ответственность за весь батальон, даже за последнего мерзавца в его рядах. Так жить и чувствовать мог только школьный учитель.
Новоприбывший командир батальона сантиментов не разводил. Он был остёр на язык и к женщине в своей вотчине относился отрицательно, хотя вынужден был терпеть. Поняв, что власть переменилась, Сандра лихорадочно прикидывала, может ли повториться рижский конфликт. Но нет, командир относился к ней подчёркнуто индифферентно, будто одно её присутствие в штабе ему ужасно мешало.
На радость Сандры, служба оставалась спокойной, без домогательств и даже поползновений. Офицерам, желающим завязать походно-полевой романчик, она решительно отказывала, ссылаясь на всё ещё продолжающийся траур. На самом деле, после двадцати двух лет брака без любви и понимания, Сандра уже не была способна ни на любовь, ни на понимание. Всё что ей хотелось, так это чтоб её оставили в покое. И ведь никто из офицеров не спорил, ибо прекрасно понимал, что случись с неприступной дамочкой конфликт, то из уставного персонала недолго стать исправляющимся рядовым.
Сами солдаты считали Сандру походной подругой то ли командира, то ли его адъютанта или на худой конец, нового командира отделения связи, такого же юного офицера, каким был покойный Клаус. Эти сплетни были только на руку Сандре, ибо избавляли от опасений, что кто-нибудь из солдат решиться принудить её к близости. А так, никто из них не хотел портить отношение с командованием, от которого зависело, сколько ещё времени придётся служить в батальоне, из которого можно было выбраться только в рай или ад. Но по большой части, после тяжёлых боев и маршей, рядовым было плевать, какого пола штабная связистка, только бы поесть и выспаться.
