– Вор!
Старик молчал, глядел в пол, как положено перед государем.
– Воровское отродье! – крикнул царь. – Самой лютой казнью тебя казню! Отдам Малюте – он тебя, как пес, на куски разорвет!
На этот раз старик подал голос.
– Виноват, государь! Не уберег твои книги, не совладал с душегубами, с татями ночными!
– Молчать, когда с тобой Божий помазанник беседовать изволит! – рявкнул верный царев пес, опричник Головатый.
Царь его слов не заметил, придвинулся к старику, проговорил тихо, сверля его черными страшными глазами:
– Не за то я тебя казню, что книги не уберег, а за то, что утаил от меня тайну!
Старик не удержался, поднял глаза на Ивана Васильевича, едва слышно спросил:
– Какую тайну, государь?
– А ту, что среди книг бабки моей, княгини Софии, была великая Книга Голубиная!
В этот миг в горнице наступила удивительная, небывалая тишина, и царевы слова прозвучали в этой тишине, как раскат грома.
Старик молчал.
Царь запрокинул голову, вскинув острую бороду, как пику, прибавил хриплым вороньим голосом:
– Хорошо, нашелся верный человек, раскрыл мне глаза на твою измену!
Обернулся, выделил из толпы перепуганных ближних людей, бояр да опричников, кого-то одного, и тот человек, выдернутый царевым взглядом, словно рыба удой, шагнул вперед, упал на колени.
Старик узнал бритую голову, глубоко посаженные темные глаза и не сдержался:
– Ну как же, самый верный человек! Одному государю служите!
– Какому государю? – проговорил царь обманчиво тихо. – Ты, старик, говори, да не заговаривайся! Один я на Москве государь!
– Ты-то над Москвой, да он над тобой! – старик вскинул голову выше царя, взглянул на него смело. – Оба вы тому государю служите, который с рогами! Самому Антихристу! – Он сделал вид, что принюхивается, и обвел горницу взглядом. – Али не чувствуете, люди добрые, как в палатах серой пахнет?
Тут опомнился Степан Головатый, подскочил к старому библиотекарю, схватил за грудки, встряхнул, завизжал диким голосом:
– Ты как, смерд, посмел на государя поклеп возвести? Сейчас тебя на костер, еретика!
Но вдруг царь вскинул посох, ударил Головатого в плечо, крикнул:
– Пошел вон!
Степка упал на колени, отполз, потирая раненое плечо, испуганно глядя на царя. А Иван Васильевич шагнул ближе к старому дьяку, проговорил мягким, смиренным, фальшивым голосом:
– Господь терпел, и нам велел… стерплю и я, Игнатий, стерплю слова твои поганые, бесовские, стерплю и дела твои богопротивные, ежели только ты скажешь мне честно, куда подевал Книгу Голубиную, куда ее запрятал…
Царь замолчал, искоса глядя на старика.
И тот молчал под грозным царевым взглядом, молчал долго, но все же не выдержал и заговорил:
– Нет, царь неправедный, не скажу тебе, где сокрыта Голубиная Книга! Можешь пытать меня самыми страшными пытками, можешь жечь меня каленым железом, да только ничего не узнаешь. Не достанется святая книга Антихристу, не допустит того Пресвятая Богородица!
Сказал эти слова и замолчал, сомкнул уста и опустил глаза в пол.
Грозный царь обошел вокруг старика, как вокруг могучего дуба, поднял было свой посох – да передумал, повернулся к опричникам, приказал:
– Степка, забирай его, веди к Малюте, скажи, чтобы постарался да выбил из него правду!
Головатый, обрадовавшись, что гроза миновала и на него царь больше не серчает, кинулся выполнять приказ. На плече его сквозь дорогую шитую золотом ферязь проступило кровавое пятно, но опричник не обращал на это внимания.
Капитан Уклейкин сидел за столом, заполняя протокол допроса. Собственно, писать было нечего, потому что двое молодых парней, которых накануне задержали в квартире Ларисы Сомовой, ни на какие вопросы не отвечали, только несли какую-то чушь и грозили капитану всевозможными неприятностями.
На ночь несговорчивую парочку посадили в камеру, чтобы остыли и подумали над своим поведением.
Дверь кабинета открылась, и вошел начальник Уклейкина, подполковник Живцов.
– Уклейкин, – начал он с порога, – ты чем это занимаешься? Кто у тебя в камере сидит?
– Взяли вчера с поличным, – доложил капитан. – Попытка квартирной кражи. Оказали сопротивление при задержании, со следствием не сотрудничают…
– Кража со взломом?
– Да нет, вроде ключами открыли или отмычкой…
– Личности-то хоть установить удалось?
– Упорствуют! – вздохнул капитан. – Документов никаких при них не было, личности незнакомые, отпечатков в нашей картотеке не оказалось, сами имена назвать отказываются, несут какую-то чушь… подозреваю, что гастролеры.
– Нехорошо! – строго проговорил подполковник. – Теряешь квалификацию, Уклейкин! Уж личность установить – это первое дело… а как у тебя обстоит с убийством гражданки Уткиной?
– Работаю… – капитан снова вздохнул.
– Работает он! – насупился начальник. – Мне, Уклейкин, не работа твоя нужна, а результаты! А ты, вместо того чтобы с тем убийством разбираться, берешься за новое дело…
– А вот кстати, – оживился капитан. – У нас один из этих двоих арестованных бритый наголо, а по делу Уткиной свидетель тоже видел бритого человека. Опять же, почерк похожий – в квартиру проникли без взлома… можно, я с этими двумя субчиками поработаю в направлении того убийства?
– Ну вот видишь, Уклейкин! – подполковник тоже повеселел. – Можешь ведь работать, если тебя как следует подтолкнуть! Ладно, бери их в оборот!
Парочку незадачливых грабителей привели в кабинет Уклейкина.
Капитан, по методу своего начальника, делал вид, что погружен в работу и не замечает арестованных.
Наконец он оторвался от своих бумаг и уставился на них, как будто никогда прежде не видел.
– А, вот и вы! – проговорил радостно. – Ну что, будем оформлять добровольное признание?
– Зря вы так, – отозвался бритый, – мы же сказали вам, что были в той квартире по служебной необходимости…
Он оглянулся и сел на стул, причем, как с удовлетворением отметил капитан, стул выбрал ломаный. Второй задержанный тоже присел.
– Ага, по служебной! – усмехнулся капитан. – Вот у меня рецидивист один, Сима Гвоздь, он, пока на свободе, каждую неделю по служебной надобности в чужие квартиры проникает. Так и вы – квартирная кража со взломом – и непременно по службе! Интересная у вас служба!
– Да не было никакого взлома, – выпалил второй задержанный, волосатый не в меру. – Мы дверь ключами открыли…
Бритый взглянул на напарника предостерегающе, но было уже поздно, слово – не воробей. Бритый повернулся резко – и произошло то, чего капитан ждал с большим нетерпением, – стул развалился. Бритый шлепнулся на пол.
