— Пусти меня, — рычу я или, по крайней мере, так думаю. Сейчас я не могу связно разговаривать. Вообще никак.
— Ох, — говорит кто-то.
Я самостоятельно поднимаюсь, чтобы еще раз взглянуть на дом. Он объят красными языками пламени. Дом пульсирует, словно сердце, отбрасывая блики огня в небо, а затем в сокрушительном звуке взрывается, стены словно выпрямляются, а затем рушатся, разбрасывая в разные стороны пласты пыли вперемешку с летающими осколками и гвоздями.
Кто-то заслоняет меня собой, защищая от всевозможных осколков. Но я хочу видеть это. Я хочу в последний раз увидеть её.
Думаете, вы поверите, если люди расскажут вам о том, что все мы невероятным образом пострадали — эдакими разными способами — от лап медведя? Особенно, когда Кармел щеголяла со следом укуса, который безошибочно можно констатировать как одну из наиболее ужасающих сцен преступления в новейшей истории. Но я не удивлен тому, во что люди верят.
Медведь, предположим, укусил Кармел за ногу, а меня швырнул об дерево, когда я героически пытался препятствовать ему. Еще был Морфан и Томас. Никто из них не ожидал, что Кармел покусают или расцарапают когтями, а моя мама вообще осталась целой и невредимой, но ЭЙ, все может случиться в этой жизни.
Я и Кармел все еще находимся в больнице. Ей зашьют рану и сделают антирабическую прививку, просто отстой, но это цена нашего алиби. Даже Морфан с Томасом не признались. Я лежу на кровати с перебинтованной грудью, пытаясь дышать правильней, чтобы не подхватить воспаление легких. Они сделали мне анализ крови ферментов печени, потому что, как только я поступил сюда, был похож на больного желтухой, но никаких значительных повреждений они не обнаружили. Все органы были в норме.
Мама с Томасом стабильно навещают нас, а Кармел раз в день катают на коляске, поэтому у нас всегда хватает времени посмотреть телепрограмму «Своя игра».
Никто не желает доказывать, что нам действительно оказали большую помощь или посчитали просто счастливчиками, но это то, о чем они на самом деле думают. Они считают, что могло быть и хуже. Возможно и так, но я не хочу об этом слышать, но если они посчитают наш инцидент правдой, поблагодарят лишь одного человека за это.
Анна поддерживала в нас жизнь. Она утянула Чародея за собой Бог знает куда. Я до сих пор продолжаю размышлять о том, если бы все сложилось по-другому. Если бы мы нашли другой способ помочь уйти ей в иной мир. Но я не слишком стараюсь напрягать мозги, потому что она пожертвовала собой, моя прекрасная, глупая девочка, и, надеюсь, не напрасно.
В дверь кто-то стучит. Я поднимаю глаза и вижу Томаса, стоящего у порога. Я нажимаю кнопку на ортопедическом матрасе, который тут же меня поднимает, и его приветствую.
— Хэй, — говорит он, подтягивая к себе стул. — Ты будешь есть свой Джело[56]?
— Блин, я ненавижу этот зеленый Джело, — отвечаю я, подталкивая его к разговору.
— И я тоже. Просто спросил.
Я улыбаюсь.
— Вот мудак, у меня и так ребра болят.
Он усмехается. Я действительно рад, что с ним все в порядке. Затем он прочищает горло.
— Нам очень жаль ее, ты знаешь, о ком я говорю, — сообщает он. — Нам с Кармел. Мы словно полюбили ее, даже если она и выглядела ужасающе, и мы знаем, что ты… — он останавливается и опять прочищает горло.
Люблю ее. Именно это он хотел сказать. Когда я осознал это, все уже были в курсе.
— Дом вел себя невменяемо, — продолжает он, — словно бушевал в нем какой-то злобный полтергейст. Не какой-нибудь, а некий напуганный до смерти призрак.
Он продолжает прочищать горло.
— Когда вас увезли, мы вернулись снова в дом, чтобы удостовериться, на месте ли она еще, но там никого не было. Даже следов ее пребывания не осталось.
Я проглатываю ком в горле. Я должен радоваться, что они свободны, но это также означает, что она больше никогда не вернется. Из-за такой несправедливости на секунду я почти задыхаюсь. Наконец-то я нашел девушку, с которой захотел остаться, возможно, единственную на свете, и что в итоге я имею? Всего лишь два месяца, проведенные рядом с ней? Мне этого не достаточно. После всего, через что она прошла, — через что прошел я — она заслуживает больше, чем просто долгожданное освобождение.
А может, нам не положено было быть вместе. В любом случае, так устроена жизнь. Ей не важно, справедливо поступили с Анной или нет. Тем не менее, я лежал теперь в больнице на койке, время предоставило мне возможность подумать об этом. Позже я обязательно буду с пристрастием обдумывать произошедшее. Особенно о дверях, которые Анна фактически открыла. Из дома она открыла дверь в другое измерение. И по своему опыту, думаю, двери — это своего рода туннель, действующий в обоих направлениях.
— Что смешного?
Я пораженно смотрю на Томаса, а затем понимаю, что начинаю скалить зубы.
— Просто жизнь, — говорю я, пожимая плечами. — И смерть.
Томас вздыхает и пытается улыбнуться.
— Думаю, скоро тебя выпишут, чтобы ты продолжил свою работу. Твоя мама упоминала о каком-то Вендиго.
Я смеюсь, а затем морщусь. Томас вяло присоединяется к смеху. Он делает все возможное, чтобы я не чувствовал свою вину за ее освобождение, чтобы не казалось, будто бы он вообще не переживает, уйду ли я.
— Куда… — начинает он, внимательно изучая меня, чтобы поделикатнее выразиться. — …куда, думаешь, она отправилась?
Я всматриваюсь в своего друга Томаса, в его искреннее серьезное лицо.
— Не знаю, — тихо отвечаю я.
Должно быть, в моих глазах загорается дьявольский блеск.
— Может, ты и Кармел поможете мне это выяснить.
Имеется в виду мюзикл «Вестсайдская история», где повествуется о противостоянии двух уличных банд — «Ракет» («Jets»), потомков белых эмигрантов, и «Акул» («Sharks»), пуэрториканцев.
"Goodyears" — марка шин.
«Заставь поверить» (англ.«make-believe») — американская детская ролевая игра.
Викка — западная неоязыческая религия, основанная на почитании природы.
Брендинг — снабжение товара сильной торговой маркой.
Привидение из кинофильма.
«Хранители» — ограниченная серия комиксов из двенадцати выпусков, опубликованная компанией DC Comics в период с сентября 1986 по октябрь 1987 года, а позже переизданная в виде графического романа.
