Начало беседы было неожиданным. Старик в кепке вытащил у меня из-за пояса «Чудовищ» и вытер рукавом:
– Спасибо, что сохранила.
Ясно. Здравствуй, неизвестный родственник. А я думала – он молодой…
– Александр Сергеевич!
– Не называй меня так. – Он обнял меня без всяких «как ты выросла», кивнул на своего приятеля: – Это Палыч. Мой лучший друг. Ирина, нам нужен бензин.
Я уже привыкла к его манере говорить все и сразу, так что на этот раз не растерялась:
– Пойду поищу. Вы здесь будете?
– Я с тобой. Палыч проследит, чтобы все ушли. Давай бегом, темнеет уже.
* * *
Я перелезла через забор и открыла для дядьки калитку. Всегда было интересно: как так эти калитки запирают изнутри, уходя, – тоже через забор лазают?
Пустой дом чернел в темноте как огромный могильный холм. По двору валялся разбросанный садовый инвентарь, у летнего душа стояли резиновые тапочки. И никого.
– Сарай подергай!
Я подошла к двери сарая и увидела большой висячий замок. Дядька подобрал с земли железку (кочерга, что ли?) и, ворча: «Сейчас мы с тобой, Ирина, мародерить будем», легко сорвал дужки. Дверь распахнулась прямо мне по лбу, дядька зажег фонарь.
Сарай оказался гаражом: дощатым, покореженным, зато с бездонной в темноте ремонтной ямой и кучей важного мужского барахла, раскиданного по полу и развешанного по стенам. Я узнала только трос и пластиковые бутылки с маслом. Машины, конечно, не было.
– Канистра!
Она стояла прямо у входа и не сразу попалась на глаза. Я схватила двумя руками здоровенную темно-зеленую канистру и вытащила наружу. Крышку можно было не отвинчивать, запах такой, что не ошибешься – бензин.
– Вот и отлично. Стой тут, я еще кое-что поищу. – Дядька нырнул в сарай, светя фонарем, и гремел там железом, пока я стояла на шухере. Хотя какой тут шухер, когда все местные уехали? Надеюсь, Таракан серьезно воспринял дядьку с Палычем и все сделает как надо.
– Лови! – Из гаража в меня прилетело несколько длинных колышков и старый ватник.
– Факелы будем делать?
– Не только. На вот! – Он кинул в меня длиннющим тряпочным ремнем, вроде собачьего поводка, только метров на пять. – Перевяжи как рюкзак.
Я стала связывать канистру. Ремень соскальзывал, приходилось перевязывать. Дядька копался в гараже и посмеивался через плечо:
– Ничего, матрос, научишься морским узлам!
Узлы мне в училище даже успел показать один парень, но я ничего толком не запомнила. В конце концов дядька вышел и перевязал канистру сам:
– Научишься.
Получился отличный булькающий рюкзак. Дядька надел его, набил карманы железками и, кажется, патронами, а мне выдал колышки и ветошь.
* * *
Пустырь потихоньку пустел. Вереница ребят и воспитателей с гомоном уходила в противоположную от кладбища сторону. Палыч стоял, сунув руки в карманы, и смотрел на лес. Из леса чуть слышно тянуло падалью.
– Пошли, – дядька подтолкнул меня в спину. Я шагнула в размытую дождем грязь, хлюпнув больничной резиновой тапочкой, и поняла, что больше не могу. Устала. Промокла до нитки. Даже у костров не успела подсохнуть.
Старики пошли вперед, я плелась у них за спиной, еле передвигая ноги. Штанины болтались мокрыми тряпками, шлепая меня по ногам. Ни человек, ни зверь не выдержит, если его шлепать по ногам мокрыми тряпками. Я присела подвернуть штанину и подумала, что уже не встану. Мышцы болели, и ныла спина, хотелось растянуться прямо здесь и уснуть.
– Ирина!
– Иду.
Надо идти. Ох, и паршивый из меня сейчас боец, но перед дядькой было неудобно. Да еще этот Палыч. Чего его дядька сюда потащил?
Я кое-как встала и побрела, ругаясь про себя на каждом шаге. А этим было нормально. Шли себе, болтали.
– Твоя бабка, сестра моя, не хотела меня видеть, я и уехал. Только в этом году твоя мать меня отыскала, сказала, что ты есть и что тебе в училище нужно. Слышишь?
– Ага. Прости, что не прыгаю от радости. Устала.
Дядька (то есть, оказывается, дед? Здрасьте!) покачал головой, но хоть замолчал на какое-то время.
3 августа (осталось 2737 дней)
Если тебе нужно пройти сквозь ад, проходи не останавливаясь.
Уинстон Черчилль
В лесу я совсем расклеилась. Хотелось упасть под дерево и уснуть. Только запах падали крепко удерживал за ноздри. Как мне тогда не хватало моей тепленькой волчьей шкуры! Последняя тяжелая ночь в этом месяце была вчера.
Люди неловки, хрупки и почти не чувствуют запахов, это убийственно. Два чертовых километра мы шли по лесу, и я не могла сказать, удаляется запах, приближается или стоит на месте. Он просто был ровным удушающим полотном, и меня от него трясло. Меня вообще трясло. В опустевшей голове не было ничего, ни мыслей, ни даже страхов. Если меня сейчас убьют – хоть высплюсь. За спиной хрустнула ветка.
* * *
Я развернулась, готовая ко всему.
– Стойте! Я с вами пойду. – Среди черных стволов заблестел луч фонарика. Я еще пару секунд не могла уразуметь, что те, кого мы ищем, не предупреждают о своем появлении, да еще так громко. Деды развернулись и сделали несколько шагов навстречу лучу. Из леса выскочил Мелкий:
– Здрасьте. Можно я с вами?
Меня он сперва ошарашил, и дедов, кажется, тоже. Они стояли истуканами, пока я трясла Мелкого за шкирку и орала:
– Ты что, дурной, не знаешь, куда мы идем?! Жить надоело?! Чего ты вообще сбежал?!
– Не знает, – оборвал дед, и мне стало стыдно: правда же, не знает. – Долго за нами шел?
– Не очень. Но тут обратно уже нельзя, потому что…
– Да уж не пустим мы тебя обратно, – включился Палыч. – Хитрец-мертвец. И что с тобой делать?
– Пристрелить, чтобы не мучился, – говорю. Вечно этому Мелкому до всего есть дело!
– Если придется – пристрелим, – заявил дед. – Но, надеюсь, не придется. Ирина, нужно тебе его проводить.
– Еще чего! – буркнул Мелкий, но быстро осекся и пустился в объяснения: – Я не знаю, где все, я отстал…
– Не важно. Она доведет тебя до любого безопасного места, подальше отсюда. Здесь тебе нельзя.
– Ей, значит, можно…
– Разговорчики! Сейчас ты пойдешь с Ириной… – Дед не договорил. Палыч взял его за плечо и поднял вверх указательный палец.
Я прислушалась. Запах стылого мяса заметно усилился, я даже забыла про свою усталость.
Дед отвесил Мелкому затрещину и шепнул: «Пошли». А сам присел под деревце, взял у меня колышки, старый ватник и стал скручивать факелы, как гигантские ватные палочки… Мелкий направил на него фонарь, но дед спешно замахал рукой: мол, выключи. Фонарь погас.
У Палыча бегали глаза. Я прислушивалась. Где-то в лесу осенние листья зашуршали под чьими-то шустрыми лапками, как будто мыши бегут нам навстречу. Только в этом лесу мышей нет.
