Но это, похоже, было дело совсем иного рода. Возможно, оно было началом грандиозной операции, направленной на выявление скрытых врагов советской власти и ее великого вождя в самом Кремле.
— Уж, не подбираются ли к всесильному Л. М. Кагановичу, — с некоторой оторопью размышлял Бармин, поскольку именно этот, ближайший к вождю человек, считавшийся его соратником, курировал дела церкви и религиозных культов.
То, что сам нарком Ягода взял дело на контроль, говорило о многом, если не обо всем.
— Возможно, даже Сталин знает о нем, — подумал следователь и вдруг понял, что в качестве винтика этой, непонятной ему, хитроумно задуманной комбинации, он может быть также уничтожен. Эта мысль враз отогнала его приподнятое настроение, ему стало не по себе.
Но альтернативы не было — дело поручено ему, и нужно только постоянно держать ухо востро и попытаться, в подходящий момент, спрыгнуть с локомотива, набирающего скорость в неизвестную жуть и, если повезет, остаться на обочине.
Приведенный из внутренней тюрьмы на допрос, задержанный ему сразу кого-то напомнил своим несколько необычным для Москвы обличьем, но он не стал сразу копаться в памяти — какая разница, где он его видел. Длинноволосый и бородатый, значит из богемы — или артист, или художник, а может — писатель или поэт.
Переводчик сел по другую сторону приставного столика.
— Сейчас выясним, что за зверь — Бармин, не спеша, взял бланк протокола допроса и вывинтил колпачок автоматической ручки.
— Фамилия.
Переводчик быстро сказал бородатому три слова на незнакомом певучем языке.
Тот также быстро ответил, но смотрел, при этом, на следователя.
Он говорит, — из рода Давидова, я, — произнес переводчик по-русски.
(для удобства, дальнейшее участия переводчика опускается).
— Давыдов, что ли?
— Нет. Сын Марии, из рода Давидова.
— Так и писать?
— Да.
— Имя.
— Иисус из Назарета.
— Что такое Назарет?
— Большая деревня.
— Значит, это место рождения, а имя Иисус.
— Да.
— Число, месяц и год рождения.
— Третьего дня, четвертой недели, месяца Элул, года 3787.
Бармин отложил ручку и недобро посмотрел в глаза задержанному. Тот взгляд не отвел и, вообще, держался с величайшим достоинством, будто оказал честь своим прибытием в кабинет следователя.
— Я б, тебе дал Элула, если бы не присутствие переводчика, — подумал следователь, размышляя, какой тактики ему придерживаться при таком вызывающем поведении бородатого.
— А, может, он просто псих? Скорее всего.
Он повернулся к переводчику, — спросите его, состоит ли он на учете в психоневрологическом учреждении и, если, да, то в каком.
Переводчик долго, около трех минут, лопотал с задержанным, а потом сказал, — он не понимает этого вопроса и не знает, что такое психоневрологическое учреждение. Видно было, что приглашенный толмач и сам весьма удручен недостойным поведением задержанного.
— Ладно, я запишу, как он сказал.
Бармин дословно записал диковинные установочные данные длинноволосого.
— Назарет, так Назарет… Галилея — пусть будет и Галилея… Иудейский поп с труднопроизносимым именем Каиафа, что ж — тоже запишем.
— Пусть пока болтает, что ему на ум взбредет, зафиксируем, как положено этот абсурд, — рассудительно думал он, — придет время, воткнем ему в глотку его первоначальные показания. Кровью отхаркнутся эти бредни юродивому мессии.
— Род занятий?
— Проповедник.
По реакции человека, назвавшегося Иисусом, на задаваемые вопросы, опытнейший следователь подметил — тот прекрасно слышит и понимает, какой вопрос диктует переводчику Бармин.
— Скрывает знание русского языка, видимо, тщательно готовит ответы, чтобы не было за что зацепиться, — думал следователь, — что ж — это его законное право.
Бармин не испытывал при этом негодование или возмущение. В Уголовно-процессуальном кодексе четко прописаны права участников уголовного процесса, в том числе и на услуги переводчика.
Подследственные, да и подсудимые, иной национальности, зачастую, используют этот прием, чтобы иметь дополнительное время для обдумывания своей модели дальнейшего поведения либо вариантов ответов на, весьма неприятные иногда, вопросы. Особой каверзностью отличались прокуроры, поддерживающие в судах государственное обвинение.
Бармин всегда с удовольствием читал, публикуемые в газетах, судебные речи Генерального прокурора СССР А. Я. Вышинского по наиболее громким уголовным делам. Какая железная доказательная логика! Иногда печатались и стенограммы этих судебных процессов. Своими хитроумными вопросами государственный обвинитель последовательно загонял подсудимых в мудреную ловушку, а затем заключительными репликами, с грохотом, захлопывал крышку. И ведь это не работяг каких-то забитых словесно обыгрывал, а известнейших партийных и государственных деятелей, прославившихся в прошлом своей ученостью и мудростью…
Записывая, он внимательно поглядывал на лицо подследственного — не проявится ли на нем притворство в созданном им образе. Нет. Тот был серьезен, спокоен и сосредоточен. Более того, следователь уже ощущал исходящую от него уверенность и духовную силу.
Но поскольку сказанное, не то, что сильно смахивало на бред, а, по сути своей, им и являлось, он отнес это на счет возможного стойкого помешательства задержанного. Практика показывала, что такие люди, зачастую, сами свято верят в свои слова и являются неплохими рассказчиками и ораторами.
— Пускай плетет свои небылицы, раскрашенные библейскими картинками, — Бармин был даже доволен, — это будет веским основанием для назначения судебно-психиатрической экспертизы на предмет вменяемости подследственного. А, это, как минимум два месяца, может за это время, хоть что-то прояснится.
Следователь пока не понимал, в качестве кого проходит по делу этот человек. Отчасти — потерпевший. Судя по телесным повреждениям, над ним кто-то здорово поизмывался. Но без всяких документов, по-русски не понимает, или делает вид, что не понимает, не может объяснить, как оказался в Москве. А, главное, о своей прошлой жизни городит всякую несуразицу. Значит, можно его рассматривать и в качестве подозреваемого. Надо зайти к Молчанову, доложить и посоветоваться — тот дока по всякой иезуитстике.
Он уже писал четырнадцатую страницу, а конца повествования о скитаниях по всяким там Самариям и Галилеям, все не было видно. Переводчик тоже уже пообвык, втянулся, часто что-то уточнял у допрашиваемого на своем тарабарском языке и старался изложить его странствия и деяния, как можно более красочно.
