– Ну как? – спросил русский после того, как я закончил исследование больной.
– Вы совершенно правы, это скарлатина, – ответил я. – Мне придется сообщить об этом инфекционном заболевании общинному старосте.
– Барон сам исполняет обязанности общинного старосты, а я веду его делопроизводство, – заметил русский. – Я заполню формуляр и пришлю его вам завтра для подписи.
Я принялся мыть руки, одновременно давая женщине указания насчет того, какие мероприятия ей необходимо будет осуществить ночью. Дрожащим от волнения и страха голосом она повторяла каждое мое слово, желая показать, что ни за что их не забудет, и в то же время ни на секунду не сводила глаз с личика больной. Русский повернулся к мальчику, все еще неподвижно сидевшему на подоконнике.
– Видите, Федерико, в какое затруднительное положение вы меня ставите! Вам запрещено приходить сюда, а вы не обращаете на это ни малейшего внимания. Каждый день вас можно застать в этом доме, словно вас ветер заносит. А теперь к тому же выясняется, что мы имеем дело с серьезной болезнью, и вы, вполне возможно, уже заразились скарлатиной. Вот последствия вашего непослушания! Что мне теперь делать? Я буду вынужден доложить вашему отцу.
– Вы будете молчать, Аркадий Федорович, – донесся из темноты голос мальчика. – Я знаю, что вы будете молчать.
– Ах, вы знаете это? Вы в этом совершенно уверены? Вы, может быть, даже угрожаете мне? Чем вы мне можете угрожать, Федерико? Я говорю с вами вполне серьезно. Что означают ваши слова? Отвечайте!
Мальчик молчал, и это молчание, по-видимому, тревожило русского. Он сделал шаг вперед и продолжал:
– Вот вы сидите тут, насупившись, как филин темной ночью, и молчите. Уж не думаете ли вы, что я вас боюсь? Чего, спрашивается, мог бы я опасаться? Правда, я частенько поигрывал с вами в картишки, но делал это не ради собственного удовольствия, а лишь для того, чтобы позабавить вас. А что касается подписанных вами бумажек…
– Я не говорю о карточных играх, – сказал мальчик с легким оттенком пренебрежения в голосе. – Да и вообще я вам ничем не грозил. Вы будете молчать, Аркадий Федорович, по той простой причине, что вы джентльмен.
– Ах, вот что вы имеете в виду, – сказал русский после минутного раздумья. – Ладно, допустим, что я, желая оказать вам одолжение, и на этот раз промолчу… как джентльмен. Но в таком случае как я могу быть уверен в том, что завтра вы снова не придете сюда?
– Никак, – сказал мальчик. – Я приду сюда завтра и буду приходить каждый день.
Больная девочка выпростала руку из-под одеяла и, не открывая глаз, спросила тихим голосом:
– Федерико! Ты еще здесь, Федерико? Мальчик бесшумно соскользнул с подоконника.
– Да, я здесь, Эльза, я с тобой. Доктор тоже здесь. Ты очень скоро выздоровеешь и сможешь встать с постели.
Русский тем временем, очевидно, пришел к какому-то решению.
– Это совершенно невозможно, – сказал он. – Я не могу допустить, чтобы вы продолжали ваши посещения. Моя ответственность перед вашим батюшкой слишком велика, и я…
Мальчик перебил его, махнув рукой.
– На вас не ложится никакой ответственности, Аркадий Федорович. Всю ответственность я принимаю на себя. Вы ничего не знаете и ни разу не видели меня здесь.
До этой минуты манера, с которой русский вел свои переговоры с подростком, скорее забавляла, чем злила меня. Но теперь настало время вмешаться мне.
– Молодой человек! – сказал я. – Дело не так просто, как вам кажется. Я, как врач, тоже имею право слова. Вследствие пребывания в этой комнате вы стали носителем заразы и представляете собою опасность для всех лиц, с которыми войдете в контакт. Ясно вам это?
Мальчик не отвечал. Он стоял в темноте, но я чувствовал на себе его взгляд.
– Итак, вам придется подвергнуться двухнедельной изоляции и врачебному наблюдению. Об этом-то я позабочусь. Само собою разумеется, что я должен буду поставить вашего отца в известность обо всем, что тут произошло.
– Вы серьезно это говорите? – спросил он, и я с удовлетворением констатировал, что голос его зазвучал иначе, потеряв часть своей самоуверенности.
– Конечно, – ответил я. – Я устал, раздражен и отнюдь не расположен к шуткам.
– Нет, вы не должны рассказывать об этом моему отцу, – попросил он тихо, но настойчиво. – Ради всего святого не говорите ему, что встретили меня здесь!
– К сожалению, у меня нет выбора, – объяснил я по возможности безразличным тоном. – Полагаю, что теперь мы можем уйти, сегодня мне здесь больше делать нечего. К слову сказать, вы не кажетесь мне очень мужественным, молодой человек. Когда я был в вашем возрасте, то проявлял больше смелости в тех случаях, когда мне предстояло подвергнуться заслуженному наказанию.
На мгновение в комнате воцарилась тишина, прерываемая лишь учащенным дыханием больной девочки да потрескиванием фитиля керосиновой лампы.
– Аркадий Федорович! – воскликнул вдруг мальчик. – Вы ведь мой друг. Отчего же вы молчите? Вы преспокойно стоите и позволяете, чтобы меня оскорбляли в вашем присутствии.
– Вам не следовало этого говорить, доктор, – вмешался русский. – Да, да, вам не следовало говорить этого. Он, знаете ли, действительно находится в чрезвычайно затруднительном положении. Может быть, достаточно того, чтобы немедленно по возвращении домой подвергнуть дезинфекции его платье и белье?
– Этим, пожалуй, можно было бы ограничиться, – согласился я. – Но вы сами слышали, что молодой человек высказал намерение прийти сюда завтра. Похоже, он вообще собирается появляться здесь каждый день.
Мальчик стоял, опираясь на подоконник, и хмуро глядел на меня.
– А если я вам пообещаю, что не приду сюда больше?
– Вы всегда так быстро меняете свои решения? – спросил я. – Кто мне поручится за то, что вы сдержите свое обещание?
На время в комнате снова воцарилось молчание, а затем русский сказал:
– Вы не должны относиться несправедливо к Федерико, доктор. Вы говорите так потому, что не знаете его, но я-то его знаю, отлично знаю. Если он дает слово, то, я ручаюсь, он сдержит его.
– Прекрасно. В таком случае пусть даст слово.
– Вам, Аркадий Федорович, – перебил меня мальчик, – только вам, моему другу и джентльмену, даю честное слово. Я не буду показываться в этом доме до тех пор, пока Эльза не выздоровеет. Этого достаточно?
Вопрос был обращен к русскому, но я ответил:
– Этого достаточно.
Бесшумно как тень мальчик подошел поближе к кровати.
– Эльза! Ты слышишь меня, Эльза? Я не буду больше приходить сюда, потому что я дал слово. Я вынужден так поступить. Ты ведь знаешь, что если моему отцу станет известно, что я бывал здесь, то он отошлет тебя далеко отсюда-может быть даже в город, к чужим людям. Поэтому лучше уж мне здесь пока не появляться. Ты слышишь меня, Эльза?
