В Окленде я узнал, что после тяжелого и безрезультатного допроса белокурый Йохансен вернулся из Сиднея совершенно седым. Вскоре он продал свой особняк на Уэст-стрит и вместе с женой уехал на родину. Он не делился с друзьями своими переживаниями, и они смогли дать мне только его адрес в Осло. Из Окленда я направился в Сидней, где встретился с моряками и чиновниками из адмиралтейской службы. Расспросы и на сей раз ни на йоту не приблизили меня к выяснению истины. «Алерт» продали и стали использовать для коммерческих перевозок. Я видел яхту в сиднейском порту неподалеку от кольцевой набережной, но не почерпнул для себя ничего интересного. Искривленная фигурка с головой осьминога, телом дракона и распростертыми крыльями и надписями на пьедестале хранилась в музее в Гайд-парке. Я долго не отходил от нее. Она показалась мне загадочной и пугающе древней, но, подобно другим статуэткам, была сделана мастерски. Я вновь обратил внимание на причудливую фактуру камня и мысленно сравнил его с меньшим по величине идолом, найденным Леграссом. Тот же цвет, те же прожилки и разводы. Сотрудник музея сообщил мне, что геологи исследовали камень и остались в недоумении. Они клялись, что на земле нет даже отдаленно подобной скалы. В моем сознании всплыли слова старого Кастро о Властителях Древности: «Они опустились на землю со звезд и принесли с собой идолов».
Никогда в жизни я не испытывал такого душевного потрясения. Мне нужно было непременно увидеться с Йохансеном в Осло. В Лондоне я пересел на корабль, плывший в столицу Норвегии, и осенью высадился в порту близ тенистого Эгеберга.
Йохансен жил в старом квартале короля Гарольда Гардрада. Город несколько веков словно маскировался под названием Христиании, но этот уголок сохранил исконное историческое имя, напоминавшее о прежнем Осло. Я быстро доехал на такси и постучал в дверь опрятного особняка с оштукатуренным фасадом. Мое сердце тревожно билось. Мне открыла женщина с грустным лицом и на ломаном английском объяснила, что Густава Йохансена нет в живых.
По словам жены, его погубил роковой выход в океан в 1925 году. Он замкнулся в себе и не откровенничал даже с ней, но оставил дневник, как он говорил, «с техническими подробностями путешествия». Йохансен вел свои записи на английском, видимо, для того, чтобы она не смогла прочесть и узнать, каким опасностям он подвергался. Во время прогулки по узкой улочке рядом с верфями Гетенбурга из окна мансарды на него упала кипа бумаг и сбила с ног. Двое моряков помогли ему подняться, но он скончался еще до приезда «скорой помощи». Врачи не сумели установить причину смерти и приписали ее общей слабости, усугубленной сердечным приступом.
В эту минуту я почувствовал, что опасность подстерегает и меня. Я был раздавлен страхом и знал, что не избавлюсь от него до самой смерти. Возможно, я тоже стану жертвой «несчастного случая». Я убедил вдову, что технические подробности морского рейса нужны мне для работы, и она отдала мне дневник мужа. По пути в Лондон я не мог оторваться от чтения.
Моряк ничего не придумывал, а просто и бесхитростно изложил ход событий – день за днем и час за часом. Не стану цитировать дневник дословно, прояснять запутанные отрывки и сокращать повторы, а постараюсь передать суть. Надеюсь, тогда каждый поймет, почему плеск воды сделался для меня невыносимым, и мне пришлось заткнуть уши ватой.
Слава Богу, Йохансен так и не узнал о Ктулху, хотя видел и город, и эту тварь, но вряд ли я смогу спокойно уснуть, если подумаю об ужасах, таящихся за внешним покровом нашей жизни во времени и пространстве, о нечестивых чудищах со старых звезд, грезящих в морских глубинах, и об идолопоклонниках, готовых вернуть их в мир, когда очередное землетрясение поднимет на поверхность эти жуткие каменные склепы.
На допросе в адмиралтействе Йохансен правдиво рассказал о начале путешествия и повторил это описание в дневнике. Двадцатого февраля «Эмма» покинула Окленд без груза на борту. Едва отплыв от берега, моряк ощутил сильные подземные толчки. По ночам им снились кошмары, но они не поддались панике и как ни в чем не бывало продолжали путь. Берег уже давно скрылся из виду, когда 22 марта их судно атаковал «Алерт». Йохансен подробно и с горечью описал нападение команды метисов, бомбардировку и погружение «Эммы» на дно. Он не смог скрыть страх и отвращение, говоря об идолопоклонниках с яхты. В них было что-то непередаваемо мерзкое. Немудрено, что моряки исполнили свой долг и спокойно наблюдали за предсмертными муками противников. Когда во время судебного расследования экипаж «Эммы» обвинили в превышении самообороны и по сути в преднамеренном убийстве, он был искренне изумлен. Но в то время победа осталась за ними. Йохансен с семью уцелевшими моряками захватил яхту. Они двинулись дальше. Вскоре перед ними предстал поднимавшийся из глубины океана огромный каменный монолит. На 47 градусах 9 минутах южной широты и 126 градусах 43 минутах западной долготы они подплыли к берегу со скользкими тинистыми глыбами и оцепенели от ужаса. Чудовищный город-труп Р’лайх поднялся на поверхность. Миллионы лет назад его выстроили бесплотные очертания, спустившиеся на землю с темных звезд. В этих сырых зеленых склепах покоились полчища приближенных великого Ктулху. После землетрясения они пробудились от вековечной дремоты, их мысли послали сигналы и навеяли самым чутким людям жуткие сны. Властители Древности приказали посвященным отправиться в путь, освободить их и вернуть к жизни. Обо всем этом Йохансен даже не подозревал, но, видит Бог, он успел немало заметить!
Полагаю, что над водой возвышалась одна-единственная каменная цитадель, в которой был погребен великий Ктулху. Я попытался вообразить масштаб грядущих бедствий, и мне захотелось покончить с собой. Но несведущих моряков тоже испугало космическое величие этого влажного Вавилона с древними демонами. Должно быть, они догадались, что он не похож ни на один город в мире. Их поразили небывалые размеры зеленых каменных глыб и высота цитадели, сходство ее гигантских статуй и барельефов со странной фигурой, найденной в шкатулке на яхте. Эта оторопь легко улавливалась в простодушных описаниях Йохансена.
Он не знал, что такое футуризм, но, говоря о городе, очень близко подошел к его определению. Йохансен передал общее впечатление от огромных углов и каменных поверхностей с кощунственно-наглыми статуями и иероглифами.
Когда речь в его дневнике зашла об углах, я вспомнил слова Уилкокса о неправильной, неевклидовой геометрии города из его сновидений. Скульптор уверял, что он весь состоит из уродливых измерений и перекошенных сфер. И вот теперь обычный малообразованный моряк почувствовал то же самое, увидев этот странный мир наяву.
Йохансен и его экипаж высадились на тинистом берегу чудовищного акрополя и вскарабкались по скользким глыбам. Никаких лестниц там, конечно, не было, да и быть не могло. Солнце проглядывало сквозь завесу испарений, поднимавшихся из океана, и тоже казалось каким-то искаженным. Углы расплывались на глазах и теряли свои очертания, стоило присмотреться повнимательнее – и выпуклая грань превращалась в вогнутую.
Морякам сделалось страшно, а ведь они только подошли к монолиту. Каждому хотелось бежать оттуда, и каждый боялся прослыть трусом. Они попытались успокоиться и начали искать на берегу какой-нибудь сувенир, но так ничего и не нашли.
Португалец Родригес забрался на вершину монолита и позвал товарищей. Они последовали за ним и с любопытством остановились около громадной резной двери, на которой красовался уже знакомый барельеф с крылатым идолом. В сравнении с неземными глыбами дверь выглядела вполне привычно – с порогом, косяком и резной перемычкой. По словам Йохансена, такие часто ставят на фермах, в больших амбарах. Но и она не подчинялась законам притяжения – моряки так и не поняли, лежит ли она плоско, подобно двери трапа, или с наклоном, как в погребе. Уилкокс не ошибся, сказав о смешанной геометрии города. Даже небо и земля могли вздыбиться здесь по незримой вертикали. Прежние понятия утрачивали определенность, допуская любой, самый фантастический, вариант. Брайден подтолкнул каменную глыбу, но ничего не добился. После него к двери подошел Донован, осторожно ощупал ее края и поочередно прижался к каждому из них. Он поднялся по странной поверхности, хотя глагол «поднялся» едва ли уместен применительно к горизонтально лежавшей двери. Наконец ее панель величиной с добрый акр плавно покачнулась и приоткрылась сверху.
