Сысоев открыл банку пива, подошел к телевизору, включил его и присел на спинку дивана напротив. Телевизор оказался не совсем доисторическим. Полупроводниковый цветной «Фотон» в пластиковом корпусе. Дима отпил пива и уставился в картинку, вполне себе пригодную для просмотра. Не «цифра», конечно, но глаз не жмет, как говорила его бабушка.
Шла какая-то политическая муть. Спикеры, премьер-министры, депутаты… Все это было для него как наблюдение за микробами через микроскоп. Первые два раза интересно, а потом… Ну, есть они и есть. Копошатся там в своем мирке, что-то решают, дерутся. Лишь бы они не начали размножаться под микроскопом… тьфу ты! перед камерами.
Он подошел и переключил. «Дом-2». Эти уж действительно микробы, и размножаться перед камерами для них привычное дело. Другие каналы нужно было настраивать – слабая картинка и шипение раздражали. Дима выбрал из двух зол меньшее и переключил на политику. Убавил звук, подошел к столу и посмотрел на ноутбук. Где-то внутри родилась слабая надежда, что текст найдется в какой-нибудь забытой папке, и тогда у него появится возможность сегодня немного отдохнуть.
«Может, хватит?! Два года достаточно для отпуска».
Дима кивнул своим мыслям, сел за стол, отставил банку пива и подвинул к себе ноутбук. Как только открыл крышку, он уже знал, о чем будет писать. Образы вертелись в голове. Их оставалось только схватить и перенести на страницу, приколачивая каждое слово. Но, как только система загрузилась, он решил еще раз проверить все папки. Файл Дверь в полу. doc был там, где ему и положено, в одноименной папке, но был пуст. Образы улетучились, и теперь все его мысли были заняты пропажей. Ничего в голову не приходило, кроме собственной безалаберности и невнимательности.
Дима допил пиво, посмотрел на подмигивающий курсор и начал:
Любому человеку с детства было интересно заглянуть за закрытую дверь. Маленькое дитя, не умеющее ходить, уже ползет к дверцам тумбочек и трельяжей, чтобы открыть какую-нибудь тайну. Вот ребенок уже ходит. Плохо, держась за стулья и те самые трельяжи и тумбы, но ему уже интересно открыть новые тайны, хранящиеся за дверцами выше. Теряет ли человек желание заглядывать за запертые двери, повзрослев? Вряд ли. Ну, а если представить, что дверь ведет не в обычную комнату, а, например, в подвал. Интерес может возрасти многократно. Интерес вперемешку с каким-то детским страхом. Со страхом, который не отталкивал, а, наоборот, притягивал к двери. К двери в полу, за которой с тайнами вполне могли уживаться монстры, пахнущие тиной, и крысы размером с теленка. Дверь в полу…
И все. Будто кто-то засунул в его голову задвижку, перекрыв тем самым поток мыслей. Дима чертыхнулся, встал и пошел к холодильнику. Он знал, что поможет открыть его мыслеход.
* * *
Работа не шла. Гребаная муза упорхнула. Упорхнула вместе с женой. Может, этот араб на верблюде и музу трахал? Дима пьяно ухмыльнулся. Взял банку пива и шумно отпил.
Надо думать о работе. Не хватало еще прослыть литературным импотентом. Дима посмотрел на Дверь в полу и вздохнул. Курсор подмигивал ему. За час или больше – ни строчки. О пропавшем тексте он не вспоминал, будто не было его. Работа не шла.
Дима встал. Под ногами хрустнуло. Пустые жестяные банки покрывали пол. Он посмотрел на часы. Местный магазинчик закрывался в девять. Сейчас было семь двадцать. Уйма времени, чтобы напиться и забыться.
«Нет, – одернул себя Дима. – Только пару баночек – и за работу».
Он повернулся к телевизору. Шла передача о несчастной доле женщин, полюбивших иностранцев. Дима даже подошел и сделал громче. Женщины все, как одна, вляпывались в одну зловонную кучку. Ехали отдыхать, влюблялись в красавца араба, ну или не араба. Дима как толерантный человек слабо разбирался в тонкостях этнографии. Да он о существовании этих, верблюда и араба, узнал только после того, как Ленка ушла от него. Черт бы ее побрал!
Дима всматривался в лица ноющих баб с телеэкрана. В каждой из них он видел свою жену. Свою шлюху жену! Это ж как надо ненавидеть собственных мужиков, чтобы вот так, сломя голову нестись в чужую страну, принимать чужую культуру? А теперь они плачут. В глубине души Дима очень хотел, чтобы его шлюха Лена приползла к нему вся в слезах. А он бы еще поломался. Поломался, да и принял бы. Принял, черт возьми! Как это ни прискорбно, но он все еще любил ее. Он готов был простить ей все. Самое главное, он готов был простить ей то, что не простил бы никому. Дима простил бы ей предательство.
Сысоев понял, что плачет. Смахнул слезы и вышел из дома.
* * *
Как и в любой другой деревне, магазин находился на небольшой и единственной площади селения. В магазине можно было купить все, от гвоздей до плетеной мебели.
Дмитрий вошел и осмотрелся. У прилавка крутились два подвыпивших мужичка. Клянчили в долг. Продавец, парень лет восемнадцати с румянцем на щеках, тихо отнекивался. Когда колокольчик на двери предательски звякнул, все трое устремили взгляды на чужака.
– Вот, – произнес мужчина в синем спортивном костюме. – Вот кто нас угостит.
Дима сразу понял, к кому было обращено это «вот», но проигнорировал их и подошел к прилавку.
– Мне бутылку водки…
– О-о-о, красава! – похвалил один из них.
– …и десять банок пива.
– Живем! – сказал второй и потянулся за бутылкой.
Дима вырвал ее из рук местного и положил во внутренний карман джинсовой куртки.
– Ты че? Хочешь, чтобы дачный сезон закончился на три месяца раньше?
– Ребят, мне не до вас.
– А нам до тебя? – спросил тот, что в спортивном костюме. Второй заржал.
Дима расплатился. Руки тряслись. Мальчишка продавец покраснел еще больше.
– Эй, так ты фанфурик нам ставишь? – Спортсмен явно был не прочь устроить потасовку.
– Ребят, мне не до вас, – только и смог повторить Дмитрий. Во рту пересохло, так что и говорить не было особого желания.
– Ему не до…
Звон колокольчика на двери прервал хулигана. Все четверо посмотрели на дверь. Там стоял высокий полноватый мужчина в милицейской форме. Китель расстегнут, фуражка в руке – местный Анискин. Он вытер пот со лба носовым платком и водрузил фуражку на голову. «Анискин», медленно подошел к спортсмену. Он встал так близко, что козырек почти упирался в лоб мужчины. Молчание затянулось. Дима собирался уходить, когда милиционер произнес:
– Нарушаем.
Он не спросил, он сказал так, будто вынес приговор.
– Ну, ты че, Стасыч? Мы ж это, зашли Никитоса проведать.
– Проведали?
– Ну да.
– Тогда вперед. – И он, к удивлению Дмитрия, показал не на выход, а на плетеную мебель в дальнем конце торгового зала.
