Ознакомительная версия.
Кое-как вытащил ключи зажигания, заглушил мотор. Старенькая «копейка» замерла, уныло захрипев (словно вздохнув – на прощание). Он не удержал дрожащей рукой ключи, и они упали вниз, к ногам – он не стал поднимать. Затем с трудом распахнул дверцу.
– Батюшка, свят-свят… Да что с вами?!
Знакомый голос заставил поднять глаза. Одна из его прихожанок, старая говорливая богомолка, ковыляла по улице деревни. Поравнявшись с его машиной, старуха не могла удержаться от соблазна заглянуть внутрь. И вот теперь вопила, заставляя его дрожать еще больше от звуков визгливого голоса.
– Батюшка, да что с вами?! У вас на лице кровь!
– Из носа пошла… – он попытался ответить, но это было невыносимо, – давление, наверное….
– Вам плохо?
– Сердце что-то прихватило…
– Я на помощь позову, сейчас. Сейчас….
– Нет! Нет, не надо! Со мной все в порядке! Пойду домой потихоньку – пройдет.
– Может, жену вашу позвать? Я мигом!
– Нет! Не надо, я сказал! – от резкости в его голосе богомолка дрогнула, и он быстро попытался исправить свою ошибку:
– Спасибо, милая… Иди с богом…. Благослови тебя Господь…
Странно оглядываясь, не успокоенная миролюбивыми нотками в его голосе, богомолка засеменила вперед.
Двигаясь с трудом (все его тело словно налилось бетоном, и было невозможно сдвинуть эту массу с места), он вылез из машины, держась за дверцу. Немного постоял, вглядываясь в ставший совершенно другим мир, и тяжело пошел вперед, припадая на одну ногу… Идти не хотелось. В правой ноге вдруг появилась резкая боль, словно сверток в правом кармане жег огнем ногу…. И действительно карман вдруг стал невыносимо тяжелым, как будто сверток на самом деле увеличил свой вес.
На снегу оставались его тяжелые следы. Ему вдруг показалось, что снег стал черным. Иначе и быть не могло – рухнул его мир, тот мир, который он любил и знал, и за какой-то час он вдруг оказался в аду. И этот ад открывшегося кошмара накладывал свой неизгладимый отпечаток на то, что знал и любил столько лет, превращая всё, что было дорого его сердцу, в черные, дотла сожженные руины. Он был слишком стар для таких превращений, но это произошло именно с ним – старым деревенским священником, в привычном мире которого вдруг распахнулись двери ада.
Он не был экзорцистом. Он никогда не имел дел с сатаной, не сталкивался с ним лицом к лицу. И вот теперь именно он, он один, старый деревенский священник, обречен на старую битву. Легкость решения, пришедшего словно бы с интуицией из глубины души, заставила его вдохнуть полной грудью. Ну конечно же, он должен поговорить с экзорцистом! С кем-то, кто уже сталкивался с таким, кому привычен другой мир, кто способен без страха заглядывать в пылающую бездну… Этот адский кошмар, в который он оказался вовлечен, должен быть понятен и привычен тому, кто знает, как выглядит зло. Не тот смешной, абстрактный чертик с вилами и рожками, которого издавна рисуют бесхитростные художники в сельских церквях, а настоящее зло. Зло. Пришедшее из другого мира, открывающее двери в другой мир. Он так и сделает. Так и поступит. Поговорит с кем-то, кто….
Впереди показались знакомые очертания его дома, свет, горящий в окне… Все такое знакомое, спокойное, привычное. Он ускорил шаги, как от деревянного забора отделилась черная тень.
Тень резко перегородила дорогу, рядом с ней появилась вторая, третья, и грубый голос произнес:
– А ну, дед, подожди!
Он отступил назад. Те, кто перегородили ему путь, следуя за ним, вступили в полосу света, отбрасываемую тусклым фонарем возле дома.
Их было трое. Трое молодых парней в черных кожаных куртках и тяжелых армейских ботинках, с безразличными лицами, словно вытесанными из дерева топором….. Бандиты. Бандиты, приехавшие из города. Неподалеку виднелся черный автомобиль – слишком шикарный для того, чтобы ездить по сельским дорогам.
В троих бандитах, окруживших его, было что-то общее, словно все они были похожи друг на друга, как близнецы. Конечно, это было абсурдом, но все же…. В другое время он перепугался бы до полусмерти, но теперь страх куда-то ушел. После того, что он узнал час назад, страха для него уже не было.
Он отступил, безразлично глядя на них – без вызова, но и без ужаса, на который они надеялись.
– Слышь, дед, тут разговор есть… Дело к тебе.
– Что вам нужно?
– Ты у староверов сейчас был, так? Ну, у этих психов-раскольников, которые в лесу живут.
– Кто вы такие?
– Да не важно это, дед! Ты вот что скажи – у староверов был?
– Я ничего не собираюсь вам говорить.
– А придется! Дед, ты на конфликт-то не иди, мы к тебе с миром. Поговорить по-хорошему.
– О чем поговорить?
– Отдай нам то, что ты от раскольников принес. Отдай нам это!
– Что это значит?
– мы заплатим, хорошо денег дадим. Мы не так просто, ты не думай, дед. Зачем тебе нужна эта страшная вещь? Зачем тебе голову-то морочить? Отдай нам, и всего-то забот!
– И что вы будете с этим делать?
– А это уже не твои проблемы, дед! Твои – поскорее избавиться от этой штучки! Ну так как, а? Продашь?
– Кто вас послал?
– Дед, ну ты все какие-то глупые вопросы задаешь! Ты лучше мозгами пораскинь! Зачем тебе лишние неприятности? Отдай нам – и всего дедов! И мы довольны, и сам успокоишься!
– Вам очень нужна эта вещь?
– Ты, дед, себе не представляешь, как! Отдай нам, чего тебе-то самому возиться? Возьми деньги – и будем в расчете!
– Убирайтесь!
– Дед, ты чего шумишь, а? Ну ты подумай! Мы же по-хорошему!
– Убирайтесь вон, я сказал! Ничего я вам не отдам! Вон отсюда!
– Дед, ну ты даешь… Мы же сами, силой возьмем, тебе хуже будет! Ты еще пожалеешь, что не согласился по-мирному!
– Убирайтесь!
– Ну ты попал! Тебе что, жить надоело?
Ненависть, кипучая, бурлящая вдруг поднялась в нем, он раскинул руки, воздевая их вверх.
– Убирайтесь! Я ничего не отдам! Ничего!
Вдруг бандиты резко отступили назад, и на лицах их появилось некое подобие ужаса. Он еще не почувствовал боли, а потому не понял, что могло так их испугать… Только, изменившись в лице, бандиты вдруг резко рванули назад, прямиком к своему автомобилю.
Он опустил руки вниз, и не поверил своим глазам. Кончики его пальцев тлели, чернели на глазах от обхвативших их языков пламени. Огонь поднимался к кисти, обхватывая все большую поверхность кожи рук. Постепенно руки его становились черными… Ему захотелось кричать. И не от боли, страшной, мучительной боли, появившейся именно в тот момент, а от охватившего его ужаса. Но огонь вдруг исчез – так же внезапно, как появился на его руках. Остались только следы ожогов на почерневших пальцах. Прижимая искалеченные руки к груди и безуспешно пытаясь унять боль, он заспешил к своему дому.
Ознакомительная версия.
