Неожиданно умерла любимая бабушка. Старушка никогда не жаловалась на недомогания, придерживалась модной французской диеты, спала по семь часов и каждый день гуляла в парке рядом с домом. На похороны прилетели из-за океана родители. На семейном совете было решено отправить Машу к матери отца, которая жила в пригороде Ленинграда. Маша рыдала и умоляла родителей оставить её в Москве, в старой школе. Обещала, что будет учиться на «отлично» и не наделает глупостей. Мысль о том, что она долгие годы будет жить вдали от Павла, приводила девушку в отчаянье. Но родители были непреклонны в решении, отправить её к ленинградской бабке.
Машенька никогда не видела другую бабушку даже на фотографиях. Как-то она пристала к отцу с вопросом, почему нет ни одной карточки его мамы. Он уклончиво ответил, что на то есть причина, но рассказать её не может. Когда-нибудь Маша обо всём сама узнает и поймёт. У этой загадочной бабушки было замечательное сказочное имя – Василина. Может быть, именно из-за него Маша представляла себе вторую бабушку уютной маленькой старушкой, в платочке и с вязанием в руках. А в доме у неё сладко пахнет пирогами и сушёными яблоками. Когда на вокзале её встретила худая и высокая, богато одетая, желчная дама, Маша испытала шок. Бабка манерно курила тонкую чёрную сигарету в серебряном мундштуке. Брезгливо оглядев внучку с ног до головы, старуха вместо приветственных объятий отрывисто бросила девушке: «Вся в мать, вертихвостка!» Развернулась и быстро пошла по перрону. Оскорблённая и расстроенная Маша с тяжеленным чемоданом потащилась за ней.
Через полчаса такси подвезло их к дому. Изумление Маши возросло. Вместо покосившейся милой избушки, которую она ожидала увидеть, перед ней возвышался двухэтажный кирпичный особняк, огороженный высоким глухим забором. Бабка расплатилась с водителем, подошла к калитке и позвонила. Дверь мгновенно, словно ждал за ней, распахнул симпатичный моложавый мужчина, широкоплечий, с длинными волосами, собранными в хвост, как у женщины. Он многозначительно улыбнулся Маше, забрал у неё оттянувший руки чемодан и понёс в дом.
Бабка покосилась на девушку и сказала ехидно: «Залезешь к Якову в штаны – пожалеешь, что на свет родилась! Пошли уже, шалава!»
Маша хотела возмутиться, но рот, словно заклеили. Так началась её новая жизнь.
…Тяжко первое время пришлось девушке. Бабка постоянно оскорбляла её, но Маша терпела, хотя и нередко плакала, забившись в укромный уголок. Уйти ей было некуда. Родители отправились в очередную долговременную командировку, а за границу дочь с ними вместе не выпускали. Яков, молодой сожитель бабки, сочувствовал Маше и нередко, пока старуха занималась с многочисленными посетителями, находил её, плачущую в саду или у себя в комнате. Он пытался рассмешить девушку, отвлечь от грустных мыслей. Маше тоже нравилось болтать с ним. Она только никак не могла понять, что удерживает молодого интересного мужчину рядом с отвратительной старушенцией. А Яков всячески уклонялся от правдивого ответа на этот вопрос. Иногда она забывала, что они далеко не одногодки. Так как найти подруг в новой школе ей не удалось, она стала нуждаться в дружеском общении с Яковом. Со временем Маша привыкла к язвительности бабки и перестала болезненно реагировать на замечания.
Маша не сразу догадалась, что её бабка была колдуньей высокого профиля. Старуха гадала на обычных картах и Таро, лечила снадобьями, делала отвороты и привороты, и сживала со свету на заказ. От просителей не было отбоя, хотя деньги люди платили немалые. Сначала Маша думала, что бабка обычная шарлатанка, но после одного случая поверила в её дьявольские способности. В тот день старуха не принимала посетителей. Маша тайком пробралась в комнату, где бабка обычно проводила сеансы, и разглядывала магический антураж, как вдруг услышала, что к двери кто-то приближается, негромко переговариваясь. Маша шустро юркнула в огромный платяной шкаф и замерла. Старуха вошла с незнакомой женщиной. Она быстро зажгла чёрные свечи и выключила электрическое освещение. Помещение погрузилось в полумрак. Бабка сурово спросила:
– Всё принесла, как было велено?
– Да, вот волосы и ногти. Это и правда подействует?
– Подействует? – колдунья зловеще хмыкнула. – Милочка, я не в куколки играть собираюсь. После того, как я создам вольта[3], проведу определённые манипуляции с ним, она умрёт. Ты ясно понимаешь, о чём просишь? Осознаёшь, какой грех на душу берёшь? Младенец в её утробе умрёт вместе с ней, а то – невинная душа.
После небольшой паузы женщина решилась.
– Пусть исчезнет вместе с выродком! Делайте, как договаривались. Василина Евграфовна, а когда это произойдёт?
– Много ненависти в тебе, что для обряда хорошо. Теперь ступай. Завтра увидимся, когда плату за смерть принесёшь.
– Так быстро? А если у вас не получится?
– Не получится, говоришь? Значит, не увидимся. Уходи, не с руки мне на пустые разговоры энергию растрачивать.
Женщина бесшумно удалилась, а бабка принялась толочь что-то, жечь и смешивать в ступке. Потом вылепила из воска небольшую фигурку, долго шептала над ней странные слова, похожие на абракадабру, и колола куклу старинным тонким стилетом. Когда старуха вышла из комнаты, Маша вылезла из убежища. Проходя мимо стола, она со страхом увидела, что искромсанная восковая фигурка истекает тёмной густой жидкостью, похожей на кровь. Маша протянула руку и коснулась её. Она была маслянистая и тёплая. Девушка растёрла каплю между пальцами и понюхала. От слабого металлического запаха Машу замутило. Фигурка на столе истекала настоящей свежей кровью! На следующий день рано утром в калитку позвонили. Яков ввел в дом женщину, что договаривалась с бабкой об обряде, когда Маша подслушивала их, сидя в шкафу. Женщина принесла деньги и принялась благодарить старуху.
Но та только рассмеялась и грубо ответила ей:
– На том свете благодарить будешь! Проводи, Яков!
У бабки существовали особые требования, которые она приказала выполнять беспрекословно. В полнолуние старуха не ела и не пила, ни с кем не разговаривала. Она закрывалась на чердаке, куда не только Маше, но и Якову доступ был категорически запрещён. Дверь в помещение всегда была закрыта на массивный замок, а ключ бабка носила на шее, на толстой золотой цепи и не снимала даже на ночь. Зато в дни добровольного заточения старухи они с Яковом ощущали себя свободными, главное было не шуметь. Несколько раз они уходили из дома и ехали в город. Там ходили в музеи или бродили по улицам, ели мороженое и разговаривали. Во время одной такой прогулки Маша рассказала Якову о своей любви к Павлу. С момента отъезда из Москвы, девушка вовсе не забыла о нём. Чувство окрепло, и она тосковала по парню всё сильнее. Яков странно воспринял девичью историю: вроде как расстроился, и у него испортилось настроение. Той же ночью он пришёл к Маше в спальню. Со сна девушка разнежилась в мужских объятьях. Созревшее для любви тело отчаянно хотело ласки, но в памяти всплыла фраза, сказанная бабкой в день приезда: « Залезешь к Якову в штаны, пожалеешь, что на свет родилась!» Маша очнулась от страстного наваждения, выгнала распалившегося Якова вон и заперлась на ключ. Утром мужчина сделал вид, что между ними ничего не произошло, но, оказалось, затаил зло на девушку.
