«Пришельцы из воздуха не могут обходиться без человеческой крови. Они получают из нее тело… вы тоже сможете это делать…»
, то о таинственном возвращении и не менее таинственном исчезновении Септимуса Бишопа, который с тех пор, как я встретил его в кабинете, больше не появлялся.
Я швырнул газету на пол. В голове у меня воцарился еще больший хаос, чем прежде: предания о колдунах и чародеях мешались со всевозможными поверьями, вроде того, что в проточной воде могут обитать духи, ведьмы и прочая нечисть. Мой здраьый смысл задыхался под натиском суеверий и предрассудков. Внезапно меня охватило непреодолимое желание узнать обо всем как можно больше. Я выбежал из дома, изрядно исцарапавшись о кусты ежевики, спустился по тропинке к автомобилю и поехал в Данвич.
Едва я ступил ногой в магазин Тобиаса Уэтли, как он набросился на меня с криками.
— Убирайтесь! Я не стану вас обслуживать! орал он, брызгая слюной и сверкая глазами. Это все, вы, вы!
Он не давал мне открыть рта.
— Убирайтесь вон из города, пока это не повторилось! Мы сделали это тогда сделаем и теперь. Я знал того парня, Сета. Он был мне как родной сын. Это вы во всем виноваты, вы и все ваше бишоповское отродье!
Перед лицом такой лютой злобы мне ничего не оставалось, как убраться восвояси. Пока я шел к автомобилю, я видел, как другие жители Данвича, сбившись в кучки вдоль улицы, смотрят мне вслед с неприкрытой ненавистью. Я сел в автомобиль и покинул город. Впервые в жизни я воочию убедился в том, какую власть над человеком имеет страх перед неведомым страх, перед которым отступает здравый смысл.
Вернувшись в дом Бишопа, я взял лампу, спустился в тоннель и прошел по нему к люку, ведущему в подземную комнату. Едва я приподнял крышку, как на меня дохнуло таким смрадом, что я почел за благо остаться наверху. Запах, скорее всего, исходил от того, второго, отверстия, в которое я ни разу не удосужился заглянуть, ибо в самой комнате насколько я мог видеть при тусклом мерцании лампы ничто не изменилось со времени моего последнего посещения. Я опустил крышку люка и поспешил вернуться тем же путем, каким пришел. Вопреки всем доводам здравого смысла, теперь я знаю, какой ужас, сам того не желая, я навлек на Данвич ужас, который до поры до времени таился в среднем пролете…
* * *
Позже. Мой двоюродный дед Септимус только что оторвал меня от кошмарных снов, положив мне на плечо свою тяжелую руку. Открыв глаза, я различил во тьме его смутный силуэт, а за ним белую фигуру обнаженной женщины с длинными волосами и горящим взором.
— Внук мой, мы в опасности, сказал мне двоюродный дед. Уходим.
Они оба развернулись и вышли из кабинета. Я вскочил с постели, на которой спал, не сняв одежды, и теперь спешу дописать эти заключительные строки в свой отчет о происшедшем.
Отсюда мне видны огни множества факелов. Там, на лесной опушке, собрались озлобленные жители Данвича. Я знаю, что у них на уме. Мой двоюродный дед Септимус и его спутник ждут меня в тоннеле. У меня нет другого пути.
Если только они не знают о существовании той двери, что выходит в лес…
* * *
На этом рукопись Бишопа обрывается. А через одиннадцать дней после того, как дом старого Бишопа сгинул в огне пожара, «Аркхэм Адвер-тайзер» опубликовал следующую заметку (любители курьезов найдут ее на развороте):
«Данвичцы в своем амплуа. После таинственного исчезновения Амброза Бишопа данвичцев вновь одолел строительный зуд. Старый мост по Крэйри-роуд, который полностью снесло во время недавнего кратковременного разлива реки Мискатоник, по-видимому, имеет в глазах жителей Данвича какую-то особую прелесть, иначе вряд ли бы они стали отстраивать заново и притом в бетоне один из центральных быков, да еще и украшать его тем, что местные старожилы именуют „Знаком Властителей Древности“. Все попытки нашего репортера добиться от данвичцев хоть сколько-нибудь вразумительного объяснения этому факту остались без успеха…»
