— Точно не знаю. Я думаю, что я — вервольф.
Группа хором расхохоталась.
— Что смешного?
— Поначалу все считают себя вервольфами, — объяснила Ирена, погладив его по рукаву. — Потому что из териантропов они самые популярные.
— Им достается вся пресса, и все книги о них пишутся, — сказал Энди. — И фильмы тоже про них. Никогда же не увидишь блокбастер "Американский кабан-оборотень в Лондоне".
— Или ужастик "Хрюканье", — добавила Филлис. Может, она просто меховушка, но Уэстону Филлис начинала нравиться.
Рука Ирены пошла вверх, поглаживая ему плечо, и Уэстон почувствовал, как голова начинает кружиться:
— Мы не помним, во что превращаемся, и сперва полагаем, что мы — вервольфы.
— А как мне узнать, во что я превращаюсь?
— Я себе поставил видеокамеру и записал себя. — Энди полез в карман и достал диск. — Хочешь, поставим?
— Не соглашайся, — предупредила Филлис. — В прошлый раз он поставил запись, как он с какой-то женщиной занимается мерзостью. Нет, настоящей мерзостью.
— Ну, ошибся. — Энди нагнулся к Уэстону и прошептал. — Она из группы поддержки спортсменов в колледже, обучается технике массажа. Я потом неделю враскорячку ходил.
— Это была старуха, — уточнила Филлис. — С ходунком на колесах.
— А ты, извращенка меховая, не лезь в чужой разговор. Ты даже не териантроп.
Филлис решительно выставила подбородок:
— Я в душе териантроп.
— Когда наступает полнолуние, ты в бегемота не превращаешься. Ты превращаешься в идиотку, которая напяливает бегемотский маскарад и пляшет, как затейница на празднике для дефективных детей.
Филлис вскочила, сжимая кулаки.
— Я тебе сейчас в хавало яблоко забью и зажарю тебя в собственном жиру, ветчина!
— Хватит! — Ирена подняла руки. — Мы взрослые люди, нечего детский сад устраивать.
— Кто-нибудь хочет последний пончик? — Это спросил Дэвид, коралл-оборотень. — Уэстон? Ты еще не брал.
Уэстон похлопал себя по животу:
— Нет, спасибо. Я недавно съел свою соседку и ее собаку.
— А я однажды съел коммивояжера, который щетки продавал, — сказал Энди.
— Врешь ты все, — возразила Филлис. — Сожрал ты ершик для унитаза, да еще пакет таблеток освежителя для него же. Оттого и гадил синим.
— Так я возьму последний пончик? — спросил Дэвид. Впрочем, он его уже надкусил.
Уэстон посмотрел на Ирену, и сердце у него затрепетало.
— А кроме видео, есть способ узнать, кто я такой?
У Ирены глаза засветились:
— Да. Есть один.
Вся группа кроме Райана собралась возле сундука, стоящего в углу зала.
— Набор для анализа.
Ирена повернула в замке старинного вида ключ и открыла крышку.
Уэстон ожидал увидеть медицинские приборы, или, быть может, какие-то реактивы. Но в сундуке оказались сушеные растения, поломанные старинные безделушки и какой-то бесполезный с виду мусор.
— Протяни руку.
Уэстон так и сделал. Ирена взяла его за запястье и провела по ладони какой-то веточкой.
— Что-нибудь чувствуешь?
Кроме легкого телесного возбуждения, он не почувствовал ничего. Уэстон покачал головой.
— Кошачья мята, — объяснила Ирена. — Жаль, жаль. Отличный из тебя был бы котик.
Она поднесла веточку к губам и еле слышно застонала. Энди взял веточку у нее из рук и бросил обратно в сундук.
— Ей только волю дай, она целый день будет так играть, а нам пора начинать собрание. Вот это тронь.
Он протянул Уэстону другую веточку, подлиннее и потемнее. Уэстон тронул — и ему показалось, что руку до плеча охватило пламя. Что-то треснуло, веточка разлетелась клубом дыма, Уэстон отпрянул.
— Господи! Что это такое? Горящий куст?
Энди наклонил голову набок.
— Это волкогуб. Черт меня побери, ты ликантроп!
— Ладно. Значит, я вервольф.
— Никогда в нашей группе не было вервольфа. Как ты им стал? — спросил Дэвид.
— Понятия не имею.
Уэстон вспомнил страшные сказки отрочества про мастурбацию — там часто говорилось о волосатых ладонях. Чуть не спросил, не могло ли это быть причиной, но посмотрел на Ирену — и решил промолчать.
— У тебя мать или отец не были вервольфами? — спросил Скотт, черепаха. — Я унаследовал рецессивный ген от матери, Шелли. Териантроп от рождения.
— Нет, у меня началось где-то месяца три назад.
— Тебя не кусал териантроп? — спросил Дэвид. — У меня так было.
Уэстон удивился, что кораллы кусаются, но не стал этого говорить вслух — просто покачал головой.
— А проклятие? — предположила Ирена. — Не могла тебя цыганка проклясть недавно?
— Да нет, я…
И тут он вспомнил злобную соседку. Всегда было непонятно, какого она происхождения, а сейчас вдруг стало очевидно. Конечно же, цыганка! Как он сам не видел?
У него опустились плечи.
— Боже мой. Да, могла проклясть. За то, что слишком громко чистил зубы.
— Повезло, — улыбнулся Дэвид. — Этот вид териантропии лечится проще всего.
— А ты хотел бы вылечиться? — прищурился Скотт. — Мне вот нравится превращаться в черепаху.
— Это потому что ты, когда превращаешься, просто ешь салат да плаваешь в ванне, — возразил Энди. — А я роюсь в мусоре и жру алюминиевые банки. Попробовал бы сам сходить на горшок блоком больших "будвайзеров"!
Дэвид уперся руками в бока:
— Я хотел сказать, что Уэстон — плотоядный, как Ирена. Они едят людей, а это тяжкий груз на совести.
— Ты чувствуешь вину? — спросил Уэстон у Ирены.
— Не-а. — Ирена улыбнулась. — А еще у меня тот плюс, что ни один плохо себя ведущий ученик у меня больше месяца не задерживался.
Уэстон подумал, не слишком ли поспешно будет предложить ей руку и сердце. Но подавил эту мысль и обернулся к Дэвиду.
— Так если бы я захотел снова стать нормальным, как это можно было бы сделать?
— Да просто пойти к той цыганке, что наложила проклятие, и дать ей денег, чтобы его сняла.
Оба-на.
— Вряд ли получится, потому что я ее съел.
Энди хлопнул его по плечу:
— Ну, не повезло, друг. Но ты привыкнешь. А до тех пор, быть может, неплохо было бы купить себе хороший проточный поводок.
— Пора начинать собрание, — вмешалась Ирена. — Давайте приступать. — И, наклонившись к Уэстону, добавила тихо: — Можем поговорить потом.
Он искренне на это надеялся.
— Сперва возьмемся за руки и вспомним Кредо Анонимных Оборотней.
Все вокруг стола взялись за руки, в том числе молчащий Райан. У Ирены рука была теплая и мягкая, и она водила пальцем по ладони Уэстона, пока продолжала говорить. И Филлис тоже.
Ирена стала произносить:
— Я, — называем каждый свое имя, — соглашаюсь подчиняться этическим правилам, установленным обществом Анонимных Оборотней.
