Марти начал улыбаться. Не снаружи, а внутри себя, куда Сомервиль не мог бы добраться.
— Вы понимаете о чем я вас спрашиваю?
— Да. Я понимаю.
— Джо… мистер Уайтхед… нуждается в человеке, который будет полностью занят его благополучием, который действительно будет готов скорее подвергнуть свою жизнь риску, нежели причинить вред своему хозяину. Я, конечно, понимаю, что это немалое требование.
Лоб Марти покрылся морщинами. Это было действительно много, особенно после шести с половиной лет в Вондсворте, где он постиг науку надеяться только на себя. Той быстро почувствовал смущение Марти.
— Это беспокоит вас, — сказал он.
Марти мягко пожал плечами.
— И да и нет. То есть, мне никто никогда ничего подобного не предлагал. Я не хочу вешать вам лапшу на уши — мол, я только о том и мечтаю, чтобы быть убитым вместо кого-то, потому что это вовсе не так. Я бы солгал вам, если бы сказал это.
Кивок Тоя приободрил Марти, и он закончил:
— Вот что я имею в виду.
— Вы женаты? — спросил Той.
— Разведен.
— Могу я спросить о ваших планах на будущее?
Марти поморщился. Он избегал говорить об этом. Это была его боль, он сам успокаивал ее и сам должен был ее вынести. Ни один товарищ по заключению не смог вытянуть эту историю из него, даже во время тех исповедей в три часа утра, которые он выносил от своего предыдущего сокамерника, еще до того как прибыл Фивер, который не говорил ни о чем, кроме еды и девиц с журнальных фото. Но сейчас ему придется что-нибудь сказать. Они все равно наверняка докопались до всех деталей. Возможно, Той знает больше о том, что делала Шармейн и с кем, чем он сам.
— Шармейн и я… — он попытался выразить спутанный комок своих ощущений, но не найдя слов, резко заявил. — Я не думаю, что мы будем с ней снова вместе, если вы спрашиваете об этом.
Той, как и Сомервиль, ощутил острую боль в голосе Марти. Впервые за то время, как Той повел беседу сам, офицер стал проявлять интерес к разговору. Он хочет посмотреть, как я буду отказываться от работы, подумал Марти, что ж, хрен тебе, ты не получишь такого удовольствия.
— Это не проблема, — прямо сказал он. — Вернее, если на то пошло, то это моя проблема. Я просто все еще привыкаю к той мысли, что ее не будет рядом, когда я выйду. Вот и все.
Теперь Той дружелюбно улыбался.
— В самом деле, Марти, — начал он. — Я не хочу лезть не в свое дело. Я забочусь только о том, чтобы мы верно понимали ситуацию. Если вы будете работать на мистера Уайтхеда, вам придется жить в его доме вместе с ним, и необходимым условием вашей работы будет то, что вы не сможете покидать дом без специального разрешения мистера Уайтхеда или моего. Другими словами, вы не будете пользоваться абсолютной свободой. Далее. Жизнь в этом доме может показаться вам в некотором роде незапертой тюрьмой. Для меня просто очень важно знать обо всех ваших связях, которые могли бы послужить соблазном для вас, я имею в виду — могли бы заронить в вас желание покинуть этот дом.
— Да, я понимаю.
— Более того, если по каким-либо причинам ваши отношения с мистером Уайтхедом будут неудовлетворительными, если вы или он почувствуете, что работа вам не подходит, то, я боюсь…
— …меня вернут обратно отбывать срок.
— Да.
Последовала неприятная пауза, во время которой Той тихо вздохнул. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы восстановить равновесие, затем он продолжил в другом направлении.
— Есть несколько вопросов, которые я хотел бы задать. Вы немного занимались боксом, я не ошибаюсь?
— Да, немного. Не так давно…
Той выглядел разочарованным.
— Вы бросили?
— Да, — ответил Марти. — Я еще немного продолжал тренироваться в поднятии тяжестей.
— Занимались ли вы еще каким-нибудь видом самообороны? Дзюдо? Каратэ?
Марти хотел солгать, но был ли в этом смысл? Все, что Тою нужно было сделать, это проконсультироваться с администрацией Вондсворта.
— Нет, — ответил он.
— Жаль.
У Марти засосало под ложечкой.
— Но я достаточно здоров, — сказал он. — И силен. Я могу научиться.
Он почувствовал, как в его голосе возникла непрошеная дрожь.
— Боюсь, вам не требуется ученик, — вмешался Сомервиль, едва скрывая триумф своего тона.
Марти наклонился через стол, пытаясь игнорировать присутствие пиявки-Сомервиля.
— Я справлюсь с этой работой, мистер Той, — настойчиво сказал он. — Я знаю, что справлюсь с этой работой. Только дайте мне шанс…
Дрожь нарастала, живот крутило, как у акробата. Лучше было бы остановиться, пока он не сказал чего-нибудь такое, о чем он бы потом пожалел. Но он не мог остановиться.
— Дайте мне возможность доказать вам. Ведь я прошу не так много? И, если я не справлюсь, то это моя вина, ведь правда? Только один шанс, это все, о чем я прошу.
Той глядел на него с чувством, чем-то похожим на жалость. Неужели все было кончено? Передумал ли он уже — один неверный ответ, и все пошло прахом, — закрывал ли он мысленно свой портфель, возвращая дело Штрауса М. в липкие руки Сомервиля, чтобы тот засунул его между делами остальных зеков?
Марти стиснул зубы и сел обратно в неудобное кресло, уставившись на свои дрожащие руки. Он не мог смотреть на боксерскую элегантность лица Тоя, особенно теперь, когда он так раскрылся. Той увидел бы в его глазах всю боль и все его желание, и Марти не смог бы вынести этого.
— На вашем процессе… — сказал Той.
Ну что еще? Зачем он продолжает агонию? Все, что сейчас хотел Марти, это вернуться в свою камеру, где на койке сидит Фивер и играет со своими куколками, где была знакомая скука и монотонность, в которой он мог бы спрятаться. Но Той не спешил заканчивать, он хотел знать правду, полную правду и ничего больше.
— На вашем процессе вы заявили, что вашим личным мотивом для вовлечения в ограбление были висящие на вас игорные долги. Я прав?
Марти перенес свое внимание с рук на ботинки. Шнурки развязались, и, хотя они были достаточной длины, чтобы завязать двойной узел, у него никогда не хватало терпения на сложные узлы. Ему нравились простые узлы. При необходимости можно было просто потянуть за конец шнурка и, как по волшебству, узел исчезал.
— Это правда? — снова спросил Той.
— Да, это правда, — сказал ему Марти. Он зашел слишком далеко, так почему не закончить историю? Нас было четверо. И два ствола. Мы хотели взять инкассаторский фургон. Все шло из рук вон. — Он поднял глаза от пола, Той внимательно смотрел на него. — Водитель был застрелен в живот. Потом он умер. Все это есть в деле, не так ли?
