Она видела перед собой его искаженное яростью лицо. Она видела алчное отверстие колодца у себя за спиной. А между тем и другим в освещенной огнем комнате своей головы она видела кошмар, еще более ужасный, чем те два, — свой недоделанный остов, лежащий в магическом круге в ожидании того, что истечения тела другой женщины покроют кожей мускулы и сухожилия, окрасят кожу, расцветят радужную оболочку глаз, наведут лоск на губах, подарят такую же грудь, живот и половые органы. Это было не рождением, а удвоением. Она была факсимильной копией, укравшей сходство у искрящегося оригинала.
— Я не могу это вынести, — сказала она.
— А я ведь предупреждал тебя, дорогуша, — ответил Дауд. — Никогда не бывает легко прожить заново первые моменты.
— Ведь я ненастоящая, — сказала она.
— Давай держаться подальше от метафизики, — сказал он в ответ. — Ты есть, кто есть. Рано или поздно тебе надо было об этом узнать.
— Я не могу этого вынести. Не могу.
— Но ведь ты могла до сих пор, — сказал Дауд. — Просто надо продвигаться медленно, шаг за шагом.
— Нет, больше не могу.
— Да, — настаивал он. — Больше, и гораздо больше. Но это была худшая часть. Дальше дело пойдет легче.
Это оказалось ложью. Когда воспоминание вновь охватило ее, на этот раз почти против воли, она поднимала руки у себя над головой, позволяя цветовым пятнам сгуститься вокруг кончиков вытянутых пальцев. Это было довольно красиво, но когда она уронила одну руку вдоль тела, ее только что созданные нервы ощутили рядом чье-то присутствие. Она повернула голову и вскрикнула.
— Что это было? — сказал Дауд. — Появилась Богиня?
Но это была не Богиня. Это было другое недоделанное существо, уставившееся на нее своими глазами без век и высунувшее бесцветный язык, который был еще таким шершавым, что мог бы слизать с нее ее новую кожу. Она отпрянула, и ее страх позабавил его: бледный остов затрясся в беззвучном смехе. Она заметила, что он тоже собирал пылинки ворованного света, но не впитывал их в себя, а копил в руках, откладывая момент окончательного воплощения и наслаждаясь своей освежеванной наготой.
Дауд снова принялся допрашивать ее.
— Это Богиня? — спрашивал он. — Что ты видишь? Говори, женщина! Говори…
Его речь неожиданно прервалась. После мгновенной тишины раздался такой пронзительный вопль тревоги, что видение круга и существа, с которым она его разделяла, исчезло. Она почувствовала, как хватка Дауда ослабла. Рука ее выскользнула, и она стала падать. Падая, она взмахнула руками, и скорее по счастливой случайности, чем умышленно, это движение отбросило ее набок, вдоль края колодца. Тут же ее тело стало сползать вниз, и она впилась пальцами в камни. Но они были отполированы миллионами ног, и ее тело заскользило к краю отверстия, словно глубины колодца настаивали на возвращении какого-то старого долга. Ноги ее молотили пустой воздух, бедра скользили по губам колодца, а пальцы судорожно искали опору, сколь угодно малую — имя, вырезанное на камне чуть-чуть поглубже, чем остальные, шип розы, застрявший между камней, — любую защиту против сил гравитации. В этот момент она услышала второй крик Дауда и, подняв глаза, увидела чудо.
Жучок не сумел убить Кезуар. Та перемена, которая начала охватывать ее плоть во время разговора с Даудом, теперь завершилась. Кожа ее окрасилась в цвет синего камня; ее лицо, недавно изуродованное, ярко сияло. Но все эти перемены казались пустяками по сравнению с дюжиной щупальцев, каждое длиной в несколько ярдов, которые выросли у нее из спины. Одно за другим они отталкивались от земли и несли ее тело в странном полете. Сила, которую она обрела в Бастионе, пылала внутри нее, и Дауду оставалось только пятиться к стене. Упав на колени, он готовился уползти прочь, проскользнув под спиралевидной юбкой щупальцев.
Юдит ощутила, что последняя опора уходит у нее из-под пальцев, и испустила крик о помощи.
— Сестра? — сказала Кезуар.
— Здесь, — завопила Юдит. — Быстрее!
В тот момент, когда Кезуар двинулась к колодцу (легчайшего колебания ее щупальцев было достаточно, чтобы привести тело в движение), Дауд решился на побег и нырнул под щупальца. Однако он не вполне удачно выбрал момент, и одно из них коснулось его плеча. В следующее мгновение оно закрутилось вокруг его шеи и швырнуло его в колодец. В этот миг правая рука Юдит потеряла опору и она заскользила вниз с последним отчаянным воплем. Однако Кезуар несла спасение так же быстро, как и гибель. Когда стены колодца уже готовы были сомкнуться вокруг Юдит, она почувствовала, как щупальца обвились вокруг ее запястья и сжали его мертвой хваткой. Под действием прикосновения в ее мускулах проснулись последние силы, и она ухватилась за щупальца. Кезуар вытянула ее из колодца и опустила на камни. Юдит перекатилась на спину, задыхаясь, словно спринтер, пересекший финишную ленточку, а щупальца Кезуар освободили ее тело.
Услышав доносившиеся из колодца мольбы уцепившегося за уступ Дауда, Юдит села. В его криках не было ничего такого, чего нельзя было бы ожидать от человека, который репетировал роль раба перед столькими поколениями. Он обещал Кезуар вечное повиновение и полное самоуничижение, если только она спасет его от этого ужаса. Не является ли милосердие драгоценнейшим камнем в небесном венце, рыдал он, и разве она не ангел во плоти?
— Нет, — сказала Кезуар. — Я не ангел. И не невеста Христа, если уж на то пошло.
Из глубины донесся новый цикл рассуждений и предложений: о том, кем она является и чем он может оказаться ей полезным, сейчас и во веки вечные. Нигде она не найдет более преданного слуги и смиренного приверженца. Что ей угодно? Отнять его мужское достоинство? С превеликой готовностью, он может кастрировать себя прямо сейчас. Стоит ей вымолвить одно лишь слово.
Если у Юдит и оставались какие-то сомнения по поводу масштабов силы, которую обрела Кезуар, то теперь они должны были рассеяться при виде нового ее проявления: Кезуар опустила щупальца в колодец и вытащила Дауда на поверхность. Когда он показался над колодцем, из него лило, как из дырявого ведра.
— Благодарю вас, тысяча благодарностей, спасибо…
Теперь Юдит заметила, что над ним нависла двойная угроза: ноги его болтались над пропастью, а щупальца обвились вокруг его горла с такой силой, что придушили бы его, не засунь он пальцы между петлей и шеей. Слезы лились у него по щекам с театральной избыточностью.
— Леди, — сказал он. — Как я могу приступить к искуплению своей вины?
Вместо ответа Кезуар задала вопрос.
— Как ты осмелился обмануть меня? — сказала она. — Ведь ты обычный мужчина. Что ты можешь знать о божественном?
