Привет, Жизель.
Девушка посмотрела на него. У нее были синие глаза, продолговатые и загадочные, ярко подведенные синим карандашом в древнеегипетском стиле, и темные волосы.
Она выглядела настоящей ведьмой, и это не было случайным совпадением.
Джеймс, я по тебе скучала, – у нее был приглушенный с хрипотцой голос. – Как дела?
Она обхватила ладонями стоявшую на столе незажженную свечу и сделала движение, как если бы выпускала на волю птицу. Когда Жизель убрала руки, свеча вспыхнула ярким пламенем.
– Неотразим, как всегда, – сказала она, глядя на Джеймса в лучах золотого света.
– О тебе можно сказать то же самое. Но если честно, я по делу.
Она приподняла бровь.
– А когда бывало иначе?
– Нет, сейчас другое. Я хотел попросить… профессиональной помощи.
Она подняла изящные руки, ее перламутровые ногти блеснули в пламени свечи. На указательном пальце Жизель поблескивало кольцо с изображением черного георгина.
Моя сила в твоем распоряжении. Хочешь навести на кого-нибудь порчу? Или тебе нужен заговор на удачу и успех? Уверена, что любовного приворота тебе не требуется.
– Нужно, чтобы твоя сила исцелила болезнь. Я не знаю, придется ли тебе для этого прикладывать особые усилия или сработает какое-нибудь общее для всех болезней средство. Такой общий заговор на исцеление…
– Джеймс, – она томно фыркнула и опустила свою ладонь на его руку, чуть поглаживая его пальцы, – похоже, ты сильно вымотался, правда, я никогда тебя таким не видела..
Жизель была права, ему еще не случалось до такой степени потерять контроль над собой. Он поборол волнение, принудив себя к полному спокойствию.
– О какой болезни идет речь? – спросила Жизель.
– О раке.
Жизель откинулась на спинку стула и рассмеялась. – Хочешь сказать, такие, как ты, болеют раком? Ни за что не поверю. Можешь сколько угодно косить под смертного, есть и дышать, как они, но не пытайся убедить меня, что вампиры болеют человеческими болезнями.
Вот она, минута, которой Джеймс так боялся! Понизив голос, он произнес:
Существо, о котором я говорю, не из наших и не из ваших тоже, она обыкновенная девушка, смертная.
С лица Жизели слетела улыбка. Когда она снова заговорила, ее голос уже не был ленивым и хриплым.
– Из внешнего мира? Смертная? Ты с ума сошел, Джеймс?
– Она ничего не знает обо мне и о Царстве Ночи. Я не хочу нарушать закон, я просто хочу, чтобы она поправилась.
Продолговатые голубые глаза пристально смотрели Джеймсу в лицо.
Ты уверен, что еще не преступил закон?
В ответ на непонимающий взгляд Джеймса она добавила вполголоса:
Ты уверен, что не влюблен в нее?
Джеймс заставил себя посмотреть прямо в изучающие глаза. Он говорил мягко и угрожающе:
Не говори таких вещей, если не хочешь неприятностей.
Жизель отвела взгляд. Она поиграла кольцом, пламя свечи взметнулось и погасло.
– Я давно тебя знаю, Джеймс, – сказала она, не поднимая глаз, – и не хочу, чтобы ты попал в беду. Я верю, что ты не нарушил законы, но, думаю, нам лучше забыть об этом разговоре. Теперь уходи, а я сделаю вид, что этого разговора не было.
А как же насчет твоих чар?
– Они не для таких случаев. И даже если бы я могла их применить, то не стала бы. Уходи.
Джеймс вышел из кафе.
Оставался последний шанс. Он ехал в Брентвуд, район, отличавшийся от того, который он покидал, как бриллиант от куска угля. Джеймс поставил машину под навес около кирпичного дома причудливой формы. Рядом шумел фонтан. Пурпурный плющ увивал стены до самой крыши, покрытой испанской черепицей.
Джеймс прошел через арку во двор и оказался перед офисом, на двери которого золотыми буквами было выведено: «Джаспер Р. Расмуссен, доктор медицины». Отец Джеймса был психоаналитиком.
Не успел он взяться за ручку двери, как та распахнулась, и ему навстречу вышла женщина – типичная клиентка отца: сорок с небольшим, несомненно богатая, одетая в блузку от лучшего дизайнера и сандалии на высоких каблуках.
Она казалась заторможенной и чуть сонной, а на шее у нее виднелись две крошечные, еле заметные ранки.
Джеймс вошел в пустую приемную: секретарши на месте не было. Из кабинета доносилась музыка Моцарта. Джеймс постучал в дверь.
Папа?
Дверь распахнулась, и в дверном проеме показался красивый темноволосый мужчина. На нем был прекрасно сшитый серый костюм и супермодная рубашка. Он излучал энергию силы и целеустремленности. Но не тепла.
– Это ты, Джеймс? – Любезная доверительная интонация, та же, что предназначалась и его клиентам.
– Пап, у тебя есть минутка?
Отец взглянул на часы фирмы «Ролекс».
– Пожалуй. Следующий пациент будет не раньше чем через полчаса.
– Мне надо с тобой поговорить.
Отец ласково на него взглянул и указал на мягкий, обитый тканью стул. Джеймс развалился было на нем, но вдруг обнаружил, что инстинктивно наклоняется вперед и пытается устроиться на краешке сиденья.
О чем же ты хочешь со мной поговорить?
Джеймс пытался найти подходящие слова. Все зависело от того, сумеет ли он правильно объяснить отцу. Но где они, эти верные слова? Он решил действовать без обиняков.
Речь идет о Поппи, она больна, и врачи думают, что у нее рак поджелудочной железы.
Доктор Расмуссен казался удивленным.
Очень жаль, – произнес он, но в его голосе не было сожаления.
– Это очень плохой рак, с очень сильными болями, и вероятность излечения один к ста.
Жаль, – и снова в голосе доктора Расмуссена не было слышно ничего, кроме легкого удивления.
И вдруг Джеймс понял, что происходит. Отец удивлен не тем, что Поппи больна, его поражает, что он приехал специально, чтобы сказать ему об этом.
Пап, если у нее рак, значит, она умирает. Неужели это тебе безразлично?
Доктор Расмуссен сцепил пальцы и устремил взгляд на столешницу красного дерева. Он говорил медленно и спокойно:
Джеймс, мы это уже проходили. Ты знаешь, мы с мамой беспокоимся, что ты все больше сближаешься с Поппи, слишком привязываешься к ней.
Джеймс почувствовал, как его охватывает холодная Ярость.
– Как когда-то к мисс Эмме?
– Что-то в этом роде, – спокойно ответил отец.
Джеймс пытался выбросить из головы страшные воспоминания. Он не должен думать сейчас о мисс Эмме. Ему нужно сосредоточиться, быть бесстрастным. Это единственный способ убедить отца.
– Пап, я знаю Поппи всю жизнь, и она нужна мне.
– Для чего? Насколько я знаю, не для того, для чего следовало бы. Ты ведь никогда не пил ее крови, не так ли?
Джеймс судорожно сглотнул, он был подавлен. Пить кровь Поппи? Использовать ее для этого? Одна мысль об этом приводила его в ужас.
