Луна клонится к горизонту. Отсюда, из-под пригорка, кажется, будто жёлто-зелёный диск повис над самой землёй. Колонны ступенчатой громады Кутаб-Минар чернеют на золоте светила частой и тонкой решёткой. Среди развалин, в стороне от дороги, мутно белеют шатры и крыши бараков. Там идут раскопки.
Лагерь археологов спит. Только ослёнок заревел жалобно, давится, харкает.
Пони шарахнулся в сторону, перескочил канаву, шурша щебнем, пошёл по осыпи вдоль старинного водоёма.
Саммерс придержал коня, перекинув поводья на руку, соскочил на землю. Теперь предосторожности лишни. Если услышит коня бродяга, приютившийся на ночь среди развалин, сам постарается унести ноги. Он будет клясться потом бородою Пророка, что сам раджа Дхана, покойник, гнался за ним на коне, ростом с боевого слона. Саммерс освободил копыта пони от набитой в клочья предохранительной обуви, снова вскочил в седло.
Конёк облегчённо замотал кудлатой головой, весело захрустел щебнем. Обогнули выпуклую круглую стену старинной обсерватории. Огромная дамба-стена прикрыла землю чёрной бархатной тенью.
Саммерс доехал до конца дамбы и вдруг осадил пони. Прямо в глаза ударил ослепительный свет двух прожекторов.
— Миледи ожидает сахиба, — сказал кто-то не особенно чисто по-английски. Фонари слепили глаза.
— Выключи фонари, болван. Видно за милю.
Саммерс кинул поводья подбежавшему шофёру и с удовольствием разминал затёкшие ноги.
— Миледи ожидает сахиба, — повторил темнокожий шофёр. — Сахиб может обойти кругом, в эти ворота. Миледи пошла в Джантар-Мантар, а мне приказала ожидать здесь.
Дрожащий, испуганный голос шофёра говорил о том, что приказание миледи ждать в одиночку, в этаком месте, особого удовольствия шофёру не доставляет, а теперь сахиб приказал ещё выключить фонари.
Англичанин сунул ему для ободрения бумажку. Спотыкаясь среди обломков и щебня, направился к чёрной пасти ворот.
Он был в этих развалинах в прошлом году — целой компанией, с туристами, с дамами. Осматривали соседние, начисто отрытые гигантские приборы-здания, и один из туристов прочёл целую лекцию об астрономических познаниях древних индусов. Говорил о том, что на месте этих зданий, построенных раджой Джай-Сингом из Джейпура, были другие, ещё более грандиозные, ещё более точные. Их разрушил великий Тимур в 1440 году. Говорил о том, что Джантар-Мантар со своими кругами и ступенями определяют координаты светил и движение солнца с точностью до минуты.
Чёрта ли во всей этой мудрости, если она не помешала всякому, кому не лень, лупить этих высококультурных арийцев и обдирать их с тем же смехом, с каким обдирают их клиенты королевского правительства в настоящее время!
Саммерс спрыгнул с последней, засыпанной щебнем, ступени, очутился перед низкими сводами и двинулся к свету, на внутренний двор.
В первую минуту он никого не увидел. Обежал взглядом выгнутые, обрушившиеся стены с чёрными прорезями длинных амбразур, какие-то грубо отёсанные глыбы, засыпанные на дворе щебнем.
— Джим! — сказал тихий голос.
Саммерс нервно щёлкнул стэком по гетре, порывисто повернулся в ту сторону, где за дверью, ведущей внутрь развалин, стены сгустили непроницаемую темноту. Сказал сердито:
— Клянусь Юпитером: меньше всего расположен к романтическим неожиданностям.
Кто-то тихо засмеялся в темноте. Потом тот же голос ответил:
— Чего же ты сердишься? Ты ведь сам выбрал это место сегодня.
Саммерс небрежно приложил к губам тонкую руку женщины и присел рядом на обломок мраморной балюстрады. Женщина тихо сказала:
— Посмотри, как красиво, Джим. Хорошо?.. Страшно, призрачно, жутко. Ты видел когда-нибудь такую луну, Джим? Луна сковала мне руки и ноги… Я не могла двинуться с места. Я, должно быть, лунатик. Я грезила…
— Нечего было прятаться. Я, слава Богу, не юнкер, а ты не таперша в кинематографе.
Женщина возразила печально:
— Я так редко вижу тебя, Джим.
— Ты предпочитаешь, чтобы подробностям наших отношений посвятили фельетон в «Телеграфе»? Слуга покорный! Впрочем, ты, быть может, не прочь снова променять положение супруги миллионера на окошко кассирши в кинематографе?
— Я не знаю, где было лучше, — задумчиво возразила женщина.
— Бетси! Ради Создателя, без сентиментальностей. Мальчишкой ещё я влюбился в твой удивительно ясный, дисциплинированный ум, в твои прозрачные холодные глаза. Но с ужасом вижу, что ты в тридцать лет готова разыгрывать пасторали.
Женщина сухо расхохоталась.
— В самом деле? Похоже? Успокойся: маленькая комедия. Я совсем одичала в джунглях, хотела испробовать, могу ли я выступать в прежней роли.
— Слава Богу.
— Ещё бы! — голос женщины звучал немножко напряжённой бодростью. — Ещё бы. Потерять такого товарища, такую светлую голову.
— Такого друга, — поправил Саммерс значительно теплее. Взял снова бледную тонкую руку, поднёс к губам и сказал задумчиво, словно пытаясь убедить самого себя:
— Бетси, говоря откровенно… Если я в самом деле любил в жизни кого-либо, так действительно тебя одну.
— Да мы, кажется, сами не прочь от сентиментальности? К делу, сэр, к делу!
Саммерс покопал стэком щебень и сказал:
— Мне необходимо было сегодня повидаться с тобой.
— Это я поняла в ту минуту, когда ты кинулся поднимать мою брошь.
— Да. И попался на глаза Вильсону, доктору Дженнкинсу. Завтра весь город будет знать о происшествии с твоим чудовищем рубином.
— Чудовищем? А знаешь, Джим, в самом деле, я немножко боюсь его. Словно живое что-то у горла, вот-вот схватит, задушит. Погляди, при луне он не красный, а чёрный… Чёрный огонь… Правда, жутко?
Саммерс рассеянно скользнул взглядом по белевшей под вырезом точёной шее и сказал равнодушно:
— Охота таскать на себе целое состояние! Поместила бы в банк.
— В банк? Мой рубин? Ну уж что… Однако мы теряем время попусту, Джим. Ты говоришь, необходимо было повидаться?
— Да, необходимо. — Саммерс подвинулся ближе, взял женщину за руку и сказал, стараясь придать голосу мягкий оттенок: — Бетси, ты уверена в моей дружбе?
— Положим.
— Оставь этот тон, Бетси. Скажи мне: советы, которые я давал тебе иногда, приносили тебе убыток, несчастье?
Женщина долго молчала, пристально глядя в тёмный угол двора. Потом сказала медленно, тихо, припоминая:
— Убытки? Советы… Один раз я призналась, что люблю человека… младшего лейтенанта артиллерии, сказала, что не могу жить без него, что приму яд, утоплюсь в Темзе, голову положу на рельсы. И Джим дал мне совет… Взять ангажемент в Париж, театр варьете — ирландские мотивы и танцы под волынку.
— Э…
— Ты предлагаешь вопросы, я отвечаю. В другой раз я пожаловалась, что мне не даёт проходу шестидесятилетний старикашка с лицом чёрным, как голенище русских сапог. Я спросила у Джима, и Джим дал совет ехать со старикашкой за океан.
