Николай Басов - Подлодка «Комсомолец»

Зато было светло чуть не круглые сутки. Ночь превратилась в густое золотистое марево, которое по-настоящему так и не сменялось тьмой. И конечно, столбами в воздухе вились комары. Они были не мелкие, как под Москвой, а крупные и тяжелые. Когда такой комар садился на кожу, то это ощущалось, словно большая снежинка, или даже еще отчетливей. Эти комары были не опасны, от них почти все быстро научились отбиваться.

Что было действительно неприятно, так это гнус. Хотя водитель микроавтобуса, который встретил группу Кашина в Архангельском аэропорту, и повез ее в Северодвинск, с певучим северным выговором объявил:

– Разве это гнус? Это ласка подружки, а не гнус. Вот на Кольском, особенно среди озер – там, да, там гнус.

Впрочем, больше он в разговоры не вступал, должно быть, потому что и группа Кашина помалкивала. Не привыкли эти люди разговаривать при посторонних, а шофер, безусловно, был посторонним.

Группа прибыла в северный город корабелов и моряков почти в полном составе. Кашин возглавлял ее на правах командира. Около него уже привычно, как старая напарница, держалась Ирочка Веригина, судмедэксперт, которая также окончила факультет общей экспертизы при школе МВД. Она была незаменима, когда следовало внушить доверие, вызвать на откровенность, либо просто убедить какую-нибудь женщину, что все эти люди с красными корочками не поднимут ее на смех, даже если она расскажет им неслыханные вещи.

Виктор Савелич Колупаев, самый возрастной участник группы, если не считать отсутствующих Дееву и Ульяна Данилева, старший опер, сидел рядом с сержантом Стекольниковым, самым молодым опером группы, странным парнем, увлекающимся карате и дзю-до, неплохим снайпером и совершенным молчуном, у которого иногда случались какие-то труднообъяснимые прозрения. Стекольников служил в группе всего полгода, едва успел понять, что тут происходит, но работал уже без боязни, и обещал со временем превратиться в классного специалиста, разумеется, если будет учиться и получит хоть какой-то диплом. Как Стекольников попал к ним в группу, осталось для Кашина загадкой, но теперь он не жалел, что этот парень оказался именно под его опекой.

Опер Томас Патркацишвили сидел широко, закинув руки на спинку двух сидений сразу, и междометиями выражал свое мнение об Архангельске, лесах и море, обращаясь при этом к Косте Шляхтичу. Томаса пришлось забрать из Тбилиси переводом, иначе его бы там непременно грохнули после дела с колдунами-алхимиками. Он, хотя и не показывал этого, но скучал по своей Грузии, по застольям, разговорам и необременительным грузинским знакомствам, которых всегда должно быть, по общему мнению, очень много.

А вот со Шляхтичем история вышла «наоборот». Собственно, он был диссидентом и злобился на ГБ лютой ненавистью, потому что начиная с его деда у них все в семье так или иначе сидели, даже большинство женщин прошло через лагеря. Дело с ним завернулось после того, как его отправили в институт Сербского, где тогда применяли очень… «нестандартные» методы работы с недовольными советской властью. Лечение кончилось тем, что он начал читать ауру людей, иногда проявлял потрясающие возможности в телепатии, как-то на глазах Кашина сдвинул вглядом пять спичек в пятиугольник, даже не проявив трансовых признаков, но лучше всего у него получался регрессивный гипноз. Причем он всегда сохранял доброжелательность к любому человеку в тюремной робе, даже если это был насильник, убийца или явный недоумок.

Хотя наступила уже вторая половина дня, Кашин понимал, что сегодня нужно сделать как можно больше. Поэтому, заехав в гостинницу «номер Три», как сказал шофер, он попросил всех в полном составе отправиться на завод, пять лет назад изготовившем подлодку, где сейчас заседала сборная инженерно-прокурорская комиссия по ее гибели. На заводе, а вернее, военной верфи под ничего не значащим названием «Севмашпредприятие», их известили, что нужно заказывать пропуска, но сейчас кого-то у них в отделе кадров нет, поэтому, скорее всего, на завод они смогут попасть лишь на следующей неделе. Кашин привык к таким разговорам, и спокойно, даже лениво известил барышню пятидесяти лет в окошке проходной:

– Не будете ли вы так любезны передать вашему начальнику, что если мы сегодня же, повторяю, сегодня же, не попадем на завод, я пошлю телеграму кодом в ЦК… Там очень заинтересованы в нашей работе.

Барышня сначала задралась, попробовала ругаться, но ругаться с Кашиным стало бесполезно уже давно, он попросту не реагировал ни на хамство, ни на повышенные тона, а потому женщина все-таки убежала куда-то в глубину своей комнатенки, хлопнув заслонкой окошка. Она появилась через десять минут, с недовольным, каким-то заспанным мужичиной под два метра, с седой гривой чуть не до шеи и военной выправкой. Когда мужичина осознал, кого он видит перед собой, он слегка утратил сонливость, позвонил кому-то, потом еще кому-то, и уже через час вся группа в полном составе миновала проходную.

Найти заводоуправление было не очень сложно, просто потому, что только перед одним зданием из всех стояло стадо черных «Волг» и даже один «ЗИС». Солдатики на вахте оказались настолько любезны, что проводили всю группу к старшему по комиссии, который еще не ушел. Это был, конечно, не совсем старший, но один из инженеров проекта, и безусловно, человек, знающий установленные факты по гибели атомохода в деталях. Звали его Игорь Игоревич Евтухов, и как оказалось он был не просто заместителем главного инженера проекта, но и сдавал лодку флоту, а потому прошел с ней не только все ходовые испытания, но и провел уйму консультаций плавсостава лодки. Он выглядел усталым, все время тер глаза, не снимая очков, но самой отличительной его чертой была хромота, когда он вставал и расхаживал по отведенному ему грязноватому и темному кабинету, в котором имелся кульман, три стола и почти дюжина стульев. Впрочем, половина из них оказалась так или иначе сломана.

Когда все расселись, не представляясь, Евтухов, который следил за гостями недоверчивым взглядом, мерцающим из-за широких, полузатемненных очков, устало сходил куда-то и принес чайник, пяток разнокалиберных кружек и жестяную коробку из-под печенья, в которой оказался чай. К счастью все кружки оказались чистыми, поэтому Кашин не отказался от чая, заваренного прямо в кружке, а сахар ему был не нужен.

Закурив, Евтухов, помешивая чай ложечкой, хмуро осведомился:

– Слушаю вас, товарищи.

– Скорее, мы вас слушаем, – отозвался Колупаев, мельком взглянув на Кашина.

– Вам, насколько я понимаю, необходимы все данные, что мы успели установить?

– Не только, – отозвался Кашин. – Соображения тоже могут быть приняты во внимание.