Полка была захламлена когда-то потерянными или забытыми вещами, большая часть которых принадлежала Кэролайн. Это были мелочи, обычный мелкий хлам, но один взгляд на них прогнал последнее затянувшееся убеждение, что ему спится сои. Тут был древний пакетик шоколада «M & M's» — ее тайное любимое лакомство. Еще тут были кружевное сердечко, одна белая сатиновая босоножка со сломанным каблуком, альбом с фотографиями. Эти вещи причиняли боль намного сильнее, чем ножевая ранка у него под мышкой, но сейчас у него не было времени на боль.
Ральф подался вперед, упершись левой рукой в высокую пыльную полку, чтобы сохранить равновесие, и начал рыться в хламе правой рукой, моля Бога, чтобы кухонный стул не вздумал выскользнуть из-под него. Ранка под мышкой отзывалась теперь яростной болью, и он понимал что кровотечение откроется снова, если он не прекратит эти атлетические упражнения немедленно, но…
Я уверен, он где-то здесь… ну… почти уверен…
Он отодвинул в сторону свою старую коробочку для мух и червей и плетеную рыболовную корзинку. За корзинкой лежала пачка журналов. Верхний был «Взгляд» с Энди Уильямс на обложке. Ральф отодвинул их, подняв облачко пыли. Старый пакет «M & M's» упал на пол и разорвался, и во все стороны покатились яркие разноцветные шарики. Ральф наклонился вперед еще сильнее, встав почти на цыпочки. Может быть, у него разыгралось воображение, но ему показалось, что он чувствует, как кухонный стул, на котором он стоит, готовится сыграть с ним злую шутку.
Едва эта мысль успела пронестись в его мозгу, как стул скрипнул и начал медленно скользить назад по деревянному полу. Ральф плюнул на это, плюнул на свой пульсирующий болью бок и плюнул на голос, бубнивший ему, что он должен прекратить это, прекратить сейчас же, потому что он грезит наяву, как бывает, если верить книге Холла, со многими страдающими бессонницей, и хотя тех маленьких человечков на другой стороне улицы на самом деле не существует, он действительно может стоять здесь, на этом медленно скользящем стуле, и он действительно может сломать себе бедро, когда стул выскользнет из-под него, и как, скажите на милость, он станет объяснять, что с ним произошло, когда какой-нибудь умник-врач в пункте неотложной помощи городской больницы Дерри задаст ему этот вопрос?
Ворча, он дотянулся до дальнего края полки, отодвинул картонную коробку с половинкой елочной звезды, торчащей из нее наподобие странного острого перископа (сбросив при этом на пол босоножку без каблука), и увидел то, что искал, в дальнем левом углу полки: старый цейсовский бинокль в футляре.
Ральф спрыгнул на пол за мгновение до того, как стул мог выскользнуть из-под него, пододвинул его поближе и снова полез наверх. Он никак не мог дотянуться до того угла, где стоял футляр с биноклем, поэтому схватил рыболовный сачок, много лет провалявшийся здесь рядом с корзинкой и банкой для мух, и со второй попытки заарканил футляр. Он тянул его к себе, пока не сумел ухватиться за ремешок, потом слез со стула и встал прямо на свалившуюся босоножку. Его лодыжка болезненно подвернулась. Ральф покачнулся, взмахнул руками, удерживая равновесие, и умудрился не впечататься лицом в стенку.
Однако на пути в комнату он почувствовал жидкое тепло под повязкой на боку. Все-таки он ухитрился снова раскрыть ножевую ранку. Замечательно. Просто замечательная ночка, герр Робертс… и сколько времени прошло с тех пор, как он отошел от окна? Он не знал точно, но похоже, что порядочно, и он не сомневался, что маленьких лысых врачей уже не окажется там, когда он вернется к окну. Улица будет пуста, и…
Он застыл как замороженный; футляр с биноклем свисал на конце своего ремешка, отбрасывая длинную трапециевидную тень, медленно раскачивавшуюся на полу в том месте, где оранжевый свет от уличного фонаря лежал, как мерзкое пятно краски.
Маленькие лысые врачи? Так он сейчас их мысленно назвал? Да, конечно, потому что так их называли они — люди, утверждавшие, что пришельцы похитили их… и изучали… иногда оперировали. То были врачи из космоса, исследователи великого внешнего мира. Но это было не самое важное. Самое важное…
Эд произносил эту фразу, подумал Ральф. Он произнес ее в тот вечер, когда звонил мне и предупреждал, чтобы я держался подальше от него и его интересов. Он говорил, что это врач рассказал ему про Малинового короля, Центурионов и про все остальное.
— Да, — прошептал Ральф. Его спина быстро покрывалась гусиной кожей. — Да, он так говорил. «Мне сказал врач. Маленький лысый врач».
Добравшись до окна, он увидел, что незнакомцы все еще оставались там, хотя и перешли с крыльца Мэй Лочер на тротуар, пока он выуживал свой бинокль. Они стояли прямо под одним из этих чертовых оранжевых фонарей. Ощущение Ральфа, будто Харрис-авеню похожа на опустевшую сцену после вечернего спектакля, вновь вернулось и охватило его с дикой, небывалой силой, но… уже по-другому. Прежде всего сцена больше не была пуста, не так ли? Какой-то зловещий, затянувшийся далеко за полночь спектакль разыгрывался на площадке, которую эти два непонятных существа внизу, без всяких сомнений, считали абсолютно пустой сценой.
Что бы они стали делать, если бы узнали, что у них есть аудитория? — мысленно спросил Ральф. Что бы они сделали со мной?
Лысые врачи теперь вели себя как люди, почти пришедшие к какому-то соглашению. В данный момент они, по мнению Ральфа, совсем не походили на врачей, несмотря на свои комбинезончики, — они были похожи на двух работяг, выходящих с завода или фабрики. Эти парни, явно приятели, остановились на секунду за главными воротами, чтобы закончить начатое обсуждение какого-то вопроса, которое не могло подождать даже до ближайшего бара в квартале отсюда, поскольку в любом случае оно займет одну-две минуты; до абсолютного согласия оставалось обменяться двумя-тремя фразами.
Ральф вынул бинокль из футляра, поднес его к глазам и потратил секунды две на недоуменную возню с колесиком фокуса, прежде чем догадался, что забыл сиять колпачки с линз. Он сдернул их и снова поднес бинокль к глазам. На сей раз две фигуры, стоящие под уличным фонарем, тут же впрыгнули в поле его зрения — крупные, хорошо освещенные, но не в фокусе. Он снова повернул маленькое колесико между окулярами, и изображение обоих мужчин почти сразу же стало резким. У Ральфа перехватило дыхание.
Взгляд, которым он окинул их, был очень коротким; прошло не больше трех секунд перед тем, как один из людей (если они были людьми) кивнул и положил ладонь на плечо своего коллеги. Потом они оба отвернулись, подставив взгляду Ральфа лишь свои лысые головы и гладкие белые спины. Самое большее — три секунды, но за этот короткий отрезок времени Ральф увидел достаточно, чтобы ему стало здорово не по себе.
