Миллерс помолчал, перебирая на столе книги: те же, что лежали в беспорядке еще во время первого визита Ивана Ивановича. И окна кабинета все так же были завешены тяжелыми бордовыми портьерами, и все так же светили, несмотря на полдень, слабо шипящие угольные лампы…
– Но, Михаил Тариелович… – начал было Рязанов.
Но надворный советник пресек его, хлопнув книгою о стол:
– Что Михаил Тариелович? Я с чрезвычайным уважением отношусь к графу, но посмотрите, как обрадовались наши гуманистически устремленные мыслители! Вот, пишут: «Прекратились бесконечные обыски, неоправданные аресты, главное же – административные ссылки; были возвращены многие ссыльные». Господин Чичерин изволил сказать: «Многие невинные были возвращены, что, без сомнения, должно быть отмечено как большая заслуга Лорис-Меликова». Да и сам граф замечал не раз, что всегда радовался, когда находил случай обойтись без ареста молодого человека и убедить директоров гимназий принять обратно исключенного за чтение какой-нибудь революционной книжечки… Он думал, видите ли, что делать так лучше, чем испортить молодому человеку карьеру на всю жизнь и отнять для него навсегда надежду на занятие порядочного положения в обществе! Не спорю, министра просвещения Толстого отправили в отставку заслуженно, да и отмена стеснений земских учреждений тоже была несомненно надобна, но нужной жесткости в Михаиле Тариеловиче не сыскалось. А сегодня только так можно в России. Иначе всю кровь – выпьют!
Ни разу еще Иван Иванович не видел спокойного и рассудительного Миллерса столь шумным, не говоря уж о тех безрассудных словах, кои он изрекал.
– По точным сведениям, которые я имею, Верховная Распорядительная Комиссия будет вот-вот упразднена, – продолжал тем временем Бенедикт Карлович. – Лорис-Меликов станет министром внутренних дел. Он уже планирует, как в сей должности совершит сенаторские ревизии в ряд губерний, чтобы там выяснить их насущные потребности. Что-то там еще с университетами, с налогом на соль… Моим же делам, похоже, места снова нет.
– Вы говорили с графом? – осторожно спросил Иван Иванович.
– Говорил. Он велел мне читать меньше европейских книг. А что – европейских? Господин Алексей Толстой еще в сороковом году изволил написать рассказ «La famille du vourdalak. Fragment inedit des memories d'nn in-connu»[26]. Замечательно написано, да только не нужно нам такого, у нас все баба-яга, да леший, да домовой… Или «Повесть о Дракуле-воеводе»… В «Истории государства Российского» господин Карамзин назвал эту повесть «первым русским историческим романом», переписанным монахом Кирилло-Белозерского монастыря Ефросином, а созданным дипломатом Ивана Третьего Федором Курицыным. И что же? Да ничего. Вот так-то, господин Рязанов, я могу все это собирать и убираться вон. Миллерс широко обвел рукою кабинет:
– И не забудьте… Кровь. Прольется кровь. Они не могут без нее – и она прольется, а мы ничего не сможем сделать. Особенно страшно, что силы эти древней, чем наша религия, и Церковь Православная нам против них не только не помощница, но сама в грядущих бедствиях станет первая жертва… Я прочту ваш доклад, господин Рязанов. Хотя он, мне кажется, уже никому и ничем не поможет. А впрочем…
Надворный советник взял со стола коробок спичек и, громко чиркнув одной, зажег доклад Рязанова, держа его за уголок, дабы не обжечь пальцы. Когда же пламя разгорелось, он уронил горящие бумаги в пепельницу; Иван Иванович спокойно следил за происходящим.
– Прошу меня оставить, господин Рязанов. Надеюсь, что у вас все сложится куда как лучше.
– Я был счастлив с вами работать, Бенедикт Карлович, хотя это и длилось столь недолго… – сказал Рязанов.
Как только он вышел из кабинета и закрыл дверь, то услыхал за собою звук выстрела.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
АЛЕКСЕЙ РЯЗАНОВ
У нашей двери на лестничной площадке, пахнущей кошками, стояли двое: участковый капитан с запорожскими усами и совсем молодой мужик в гражданском, с бордовой папкой из кожзаменителя под мышкой.
– Алексей Рязанов? – уточнил гражданский.
– Да, – сказал я.
– На ловца и зверь.
– Стой, с-сука… Руки на стену!
С верхней площадки ссыпались гремящие омоновцы в бронежилетах, сзади кто-то сунул меня лицом к стенке, двумя пинками расставил ноги в стороны, принялся обшаривать.
– Оружия нет! – рявкнули над ухом.
– Пройдем-ка с нами, – сказал участковый. – И не дури, пацан. Ты попал…
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
ИВАН РЯЗАНОВ
«…Почему-то принято считать, что русские полагают немцев весьма культурной нацией. Чушь! Я жил в Германии. Немцы, прежде всего, такие же дурные люди, как и остальные. А то, что они делают сейчас, не может не вызвать к ним ненависти у любого, кто считает себя русским человеком, кому Россия дорога не как громкое слово, а как земля родная.
Признаюсь, что пришествие к власти Адольфа Гитлера я принял спокойно и даже с некоей радостью: престарелый Гинденбург ввергал великое государство (а Германия в любом случае была, есть и будет великое государство) в хаос, и появление разумного человека в качестве его преемника было вопросом времени. Не скажу, что меня опечалило то, как господин Гитлер присоединял к своей стране другие, более слабые: в конце концов, это цель любого великого государства, вот только средства используются разные, и кто сможет винить Гитлера, что он выбрал самое действенное, хотя и жестокое.
Возможно, не посмей Германия напасть на Советский Союз, я и теперь относился бы к немцам и их режиму с симпатией. Однако получилось иначе.
Они остановили меня на улице, когда я шел на рынок, чтобы поменять портсигар – серебряный портсигар с дарственной надписью от статского советника Брадиса – на какую-нибудь еду.
– Что вам угодно? – спросил я.
Спросил по-русски и с удовольствием услыхал, как один из них говорит другому:
– Он же совсем старик! Для чего он понадобился оберштурмбанфюреру?
Весьма приятно, когда люди не знают, что ты понимаешь их разговор. Много раз мне это пригождалось в жизни, пригодилось и теперь.
– Не наше дело, Рудольф, – ответил второй.
Я не разбираюсь в их чинах и погонах, но по всему это были простые солдаты.
– А если он помрет от испуга?
– Значит, мы принесем его труп и покажем оберштурмбанфюреру. Или ты хочешь возразить?
Первый показал мне автомат и попытался объяснить на русском, что я должен следовать за ними.
– Не беспокойтесь, господа, – сказал я. – Прошу вас лишь не идти слишком быстро; уверяю, что я доберусь в целости и сохранности.
