И потому дорога имела такой вид: шириной метра четыре, не более, по обе стороны – крутые обрывы высотой метра в полтора, практически отвесные, а уж над обрывчиками – тайга. Чувствовалось, раньше здесь была узенькая тропинка, а потом ее как следует расширили и углубили, так что получилось нечто вроде канавы. Чтобы влезть по этим обрывчикам наверх, к деревьям, даже нестарому, сильному и ловкому человеку пришлось бы чуточку потрудиться, проявив чудеса акробатики. Представьте себе эту канаву, эти обрывчики со свисающими корневищами как можно детальнее…
Ну, в общем, мы встретили старушонку. Самую обыкновенную, явно деревенскую – откуда же ей еще взяться? «Здорово, бабуль!» «Здравствуйте, сынки!» «За ягодами, бабуль?» «В деревню, сыночки?» Вот и весь разговор, а чего тут рассусоливать? Вот если б это была деваха в платьице, мы б задержались, а так… Довольно быстро, после обмена еще парочкой вежливых фраз, бабка пошла себе дальше, от деревни, а мы, соответственно, в деревню.
Я уже не помню, что мы забыли в лагере – но что-то забыли, и нужно было вернуться. Кажется, не все письма, что должны были отправить, захватили с собой. В общем, мы очень быстро решили вернуться. Через… Примерно через столько времени, сколько нужно, чтобы докурить сигарету «Прима» почти «до фабрики». Минута, две, три? Уж не более трех минут.
Возвращаемся, идем назад…
Нету бабки! Нету. Нету бабки на дороге-канаве. Нету на дороге никакой бабки. Ясно вам? Нет бабки, не-ту-ти! А ведь она должна на дороге быть! Давно мы, три здоровых молодых балбеса, должны были ее догнать, вот и лагерь показался… нету бабки! Нигде нету!
Это сейчас, через двадцать шесть лет, мне уже не страшно. А тогда страшно было всем. Стоят три трезвых, здоровых, но уже не бодрых и не веселых молодца, переглядываются молча, и по спинам, знаете ли, холодочек… Потому что нету бабки. Неведомо куда пропала с дороги. Прикажете поверить, что наша бабуля одним лихим прыжком, не хуже десантника, взлетела на обрывчик высотой самое малое в полтора метра, ухватилась за свисавшие корни и пропала в тайге? Это после того, как мы видели, какая она старая? Как плетется?
Ни тогда, ни теперь в это насквозь материалистическое объяснение не верилось. Никак не под силу было старушонке вскарабкаться на тот обрывчик. Не могла она этого сделать, ни за что не могла!
Нету бабки. Белый день, птички щебечут, белки шмыгают, ручей журчит, а по спине – холодок…
А на вид бабка была самая обыкновенная. Ничего удивительного, это только в фильмах вроде «Вия» у таких бабуль нос крючком, глаза как плошки. В обыденности вид у таких вот бабуль насквозь обыкновенный. И глаза частенько – добрые-добрые…
Мы ни тогда, ни потом об этом случае не говорили ни со своими, ни с деревенскими. А зачем? Что, собственно, произошло? Бабуля шла по дороге, а потом ее не стало. И все. Нам она, в конце концов, ничегошеньки не сделала, как и мы ей. Ну, исчезла совершенно необъяснимо… Значит, так ей было надо.
Бывает… А что тут еще скажешь?
Эта история случилась годом спустя, летом 1978-го. Мы тогда приехали в вымирающую деревеньку: два десятка домов, вытянувшихся вдоль озера, полтора тракториста, два с половиной механизатора, полдюжины стариков и старух, половина домов уже необитаема… Тогда это называлось: «неперспективная деревня». Было этакое модное поветрие: «укрупнять», изволите ли видеть, сельские населенные пункты, свозить народ на жительство в «перспективные» деревни, наплевав при этом на неперспективные. Обернулась эта затея для сибирской деревни новыми бедами, а придумала все госпожа Заславская. Ну да, гвардеец перестройки. Только тогда она была еще не госпожой, а специалистом по сельскому хозяйству при ЦК КПСС. Ну и насоветовала, сучара драная…
В общем, именно эта деревушка описана в третьей части романа «Волчья стая», если кому интересно – не только деревушка, но и вся наша тогдашняя бригада вкупе с автором этих строк. Единственное (зато принципиальнейшее) отличие в том, что в реальности никакого клада мы не находили, а потому, как легко догадаться, вовсе не перерезали и не перестреляли друг друга. Кто и помер впоследствии – исключительно от водки.
Ладно, не будем растекаться мыслию по кедру…
Бригада наша, состоявшая из четырех человек, заняла одну из давненько пустовавших избушек. И однажды мы все четверо отправились заготавливать дрова для кухни. Срубили дюжину берез, напилили на чурбаки, покидали чурбаки в машину и с чувством исполненного долга вернулись в деревню. Плотно пообедали после трудов праведных… и выпили, ага. Поллитра водки на четверых. То есть – по сто двадцать пять грамм. По полстакана на человека. Всего-то… И легли подремать после лесоповала, сытного мясного обеда и чарочки. Время было – меж тремя и четырьмя пополудни, погода прекрасная, солнечно, ясный день. Чтобы не беспокоили нас, приуставших, сотоварищи по отряду, дверь изнутри заложили на большой железный крючок.
Я не спал и не бодрствовал – так, подремывал. И в некоторый момент это началось.
Сначала кто-то явственно и шумно ходил в сенях. Потом крючок (державший дверь прочно и качественно), судя по звуку, слетел. Будто дверь с изрядной силой дернули. Лень было вставать, и открывать глаза тоже лень, так что я лежал себе, благо беспокоиться не было ни малейших причин: деревенька, никаких тебе беглых разбойников и зверей, белый день вокруг…
Выглядело это так…
Нет, «выглядело» – слово неудачное. Я же не открывал глаз. Обстояло – так вернее. Судя по звукам, обстояло все так: какой-то мужик бродил по небольшой единственной комнатке, тяжело ступая, брюзгливо ворча: мол, набезобразили, все вверх дном перевернули, ходят тут всякие, носит их нелегкая… Самое интересное – я не мог разобрать ни единого членораздельного слова, но отчего-то совершенно точно знал, что смысл бормотанья именно таков, каким я его описал. До сих пор не могу объяснить, почему и откуда я это знал – знал, и точка. Ни слова не разбирал, но смысл понимал. Вяло констатировал в полудреме, что это, должно быть, хозяин избушки, мужичок с ноготок лет пятидесяти, этакий полуидиот с детским безбородым личиком. У него было две избушки, в одной сам обитал, а эту, пустующую, сдал нашей бригаде. Помню прекрасно, что я тогда чуточку удивился: чего он, собственно, придурок, разворчался? Никакого беспорядка мы ему не устраивали. Неоткуда взяться беспорядку – когда мы приехали, изба была совершенно пустая. Мы, наоборот, сколотили столик и нары…
Потом показалось, что он не один. Что с ним вместе ходит еще и женщина, тоже ворчит, женским сварливым голоском…
