Они чокнулись и выпили. В этот раз Галина выпила весь коньяк в бокале, до дна. Крутов выпил стоя, сел на своё место и приготовился слушать.
- Итак. Начну с самого начала, — сказала Галина, глядя в глаза Крутову. — Два года назад я в течение одного месяца потеряла всех своих родных, — Галина тяжело вздохнула, прикрыла рукой глаза, видимо вспоминая этот тяжёлый период, но быстро взяла себя в руки и продолжила. — Сначала в августе умер папа. Ему было 72 года. У него был рак мозга. Папу мучили страшные головные боли, и он постоянно просил меня облегчить его страдания и дать ему яд. Но как я могла? Он же мой отец! — Галина замолчала. На глазах у неё появились слёзы. Она взяла со стола платок и, промокнув глаза, продолжила. — А однажды мы с мужем пришли с работы, и нашли его с перерезанными венами на руках. Он уже был без сознания, но я успела спасти его. Когда он пришёл в себя, то страшно ругал меня, за то, что я это сделала. Тогда я поняла, что папа не остановится, — она опять замолчала и посмотрела на Крутова. — После этого случая, я сама, вечерами, в лаборатории кафедры, вывела состав быстродействующего яда. Этот состав вам уже знаком, — она опять пристально посмотрела на Крутова.
Тот сидел и очень внимательно слушал эту удивительную женщину. Он не собирался её перебивать и она продолжила.
- Я принесла таблетку отцу. Мужа и дочь в тот день отправила на дачу. Они ничего не знали. Мы с отцом очень тепло проговорили весь вечер. Вспоминали маму, дедушку с бабушкой. Потом я поцеловала его и пошла спать, а утром мой отец был уже мёртв. Он умер с улыбкой на губах. Я никогда не забуду эту улыбку! — Галина вытерла слёзы, которые просто текли у неё по щекам. Крутов сидел ошеломлённый услышанным. Он представил себя на её месте и понял, что вряд ли решился бы, дать своему отцу или матери яд. Хотя кто знает? Если действительно, каждый день видеть мучения родного человека, то возможно это становиться единственной возможностью помочь. Потом он вернулся к разговору.
- А как же вскрытие? — спросил он Галину.
- Вскрытия не было. У отца был официальный диагноз, поэтому его смерть ни у кого не вызвала подозрений. А тело я потом кремировала, — она помолчала и продолжила. — А 14 сентября, погибли мой муж и дочь. Настеньке было всего семнадцать. Они разбились на нашей машине, когда возвращались с дачи. Я в тот день была в командировке, — Галина закрыла лицо руками. На мгновение, она отчётливо вспомнила лицо Настеньки, когда она в июле прибежала к ней в институт. «Мамочка! Мамочка! Я поступила! Представляешь я прошла! Я буду учиться в КГУ!» — восторженно кричала она и, прыгая от радости, бросилась её обнимать и целовать. А потом Галина вдруг вспомнила, как её девочка, Настенька, вся в белом, лежала в гробу, рядом с мужем Митей…
Эти воспоминания пролетели в голове мгновенно, и вытерев платком слёзы, Галина опять взяла себя в руки. Крутов слушал не перебивая. Ему было искренне жаль эту женщину, которая перенесла столько горя.
- Может быть принести воды? — спросил он.
- Нет спасибо, — поблагодарила она. — Я лучше выпью. Галина отпила глоток конька и продолжила.
- Не знаю, как я перенесла всё это и сама не наложила на себя руки. После смерти мужа и дочери, я не знала, зачем мне жить и для кого? Жизнь моя совершенно утратила всякий смысл. Я жила по инерции. Из дома практически не выходила. У меня была жутчайшая депрессия. Сутками бесцельно ходила по квартире. Стала даже выпивать понемногу.
И знаете, кто меня вывел из этого состояния? — неожиданно спросила Галина. Крутов пожал плечами и отрицательно покачал головой. Он даже не пытался угадывать, настолько неожиданной для него была вся эта история.
- Стасик Ерёмин, — сказала Галина, внимательно глядя на Крутова. Крутова как током пронзило. От удивления, его глаза широко раскрылись.
- Станислав Ерёмин? Самурай? — изумлённо спросил он. — А где вы… Как вы с ним…, - бессвязно бормотал Крутов.
- Всё очень просто, Николай. Стасик мой троюродный племянник по линии мамы. Они в 2000 году эмигрировали в Германию. Ко мне он приехал как француз Simon Blanche. Оказывается, он десять лет прослужил во Французском Легионе, и получил французское гражданство. Но я его всё равно называю Стасиком. Так вот, после своих странствий по
свету, он решил приехать в Киев. А у него кроме меня, здесь никого и не осталось уже. Вот он и приехал ко мне домой. И вы знаете, Николай, именно Стасик вывел меня из того ужасного состояния. В первый вечер мы с ним вспомнили всех наших родных. Оказывается, его мать тоже погибла через два года в Германии в автомобильной катастрофе. Так, что он мог понять меня в моём горе. Правда, напились мы с ним тогда жутко. И я случайно проговорилась ему про смерть своего отца, и про проблему эвтаназии. А на следующий день он сказал, что готов мне помогать в решении вопроса легализации эвтаназии в Украине. Сказал, что у него есть друзья и если надо, то и они помогут. И вот эти его слова об эвтаназии и вернули меня к жизни. Ведь я как никто другой знала эту проблему изнутри и понимала, что в ближайшее время в нашей стране ничего не изменится.
- Но мы не нашли данных о въезде Симона Бланше в Украину, — сказал Крутов.
- В базе его данных нет. — Он разнервничался и закурил сигарету. Галина молча подала ему пепельницу.
- Правильно. Мы вынуждены были удалить эти данные, но об этом я расскажу позже, — ответила Галина.
Крутов задал новый вопрос:
- И как же вы решились пойти на борьбу с целым государством. Вы же женщина, тем более учёный, а не революционер! — Крутов восторженно смотрел на Галину, как будто перед ним сидела инопланетянка.
- Николай, сначала, никто и не собирался идти против государства и никаких жертв не предполагалось, — она усмехнулась. — С головой у меня пока всё в порядке. Революционеров в роду тоже не было. А вот именно, как женщина и учёный, я вначале «нырнула» в интернет и начала изучать информацию. Тогда я и нашла условия организации подобных центров. Оказывается, в Швеции, ещё в 1969 году профессор Упсальского университета философ Ингмар Хеделиус предложил учредить суицидальную клинику, куда могли бы обратиться все, кто решил уйти из жизни. В клинике этим людям оказывали бы всестороннюю социальную, медицинскую и психологическую помощь. И если решение останется твердым, этим людям помогали бы легко и безболезненно умереть. Но его предложение не было принято парламентом. А разрешили эвтаназию в Швеции совсем недавно — в 2010 году, но только для тяжелобольных людей. Поэтому я чётко понимала, что если в европейском обществе, с его трепетным отношением к правам человека, до сих пор не решена эта проблема, то достучаться до сознания наших людей будет гораздо сложнее.
