– … умер, ты умер, ты умер!
Потом сверху донесся испуганный топот Венди и ее изумленный, полный страха голос:
– Джек? Джек!
Он стоял, моргая над разбитым приемником. Теперь для связи с внешним миром остался только снегоход в сарае. Он закрыл лицо руками, сжал виски. Ну вот, заработал себе дополнительную головную боль.
Промчавшись по коридору в одних чулках, Венди сбежала с лестницы в вестибюль, прыгая через две ступеньки. На покрытый ковром пролет, ведущий на третий этаж, она не взглянула. А если бы взглянула, то заметила бы: на верхней ступеньке, сунув палец в рот, неподвижно и молча стоит Дэнни. На шее и под самым подбородком вспухли синяки.
Крики Джека прекратились, но страх Венди от этого не ослаб. Вырванная из сна голосом Джека, звучавшим на прежней, высокой, оскорбительной ноте, которую Венди так хорошо помнила, она все еще думала, что спит, а другой частью рассудка понимала, что проснулась, и это пугало ее куда сильнее. Венди на пятьдесят процентов не сомневалась, что, ворвавшись в контору, обнаружит пьяного Джека, смущенно стоящего над распростертым телом Дэнни.
Она влетела в двери. Джек стоял там, растирая виски. Лицо было белым, как у привидения. У ног россыпью битого стекла лежал их приемник.
– Венди? – неуверенно спросил он. – Венди?
Похоже, недоумение усилилось, и на миг Венди увидела его настоящее лицо – лицо, которое обычно Джек так хорошо скрывал. Это было лицо отчаянно несчастного человека, пойманного в ловушку зверя, которому не под силу разобраться в ситуации и сдаться без потерь. Потом заработали мышцы: они шевелились под кожей, рот безвольно дрожал, адамово яблоко подымалось и опадало.
Смущение и удивление Венди отступили перед потрясением: Джек готов был расплакаться. Ей приходилось видеть его плачущим, но с тех пор, как он бросил пить, – ни разу… да и в те дни он плакал, только надравшись до положения риз и исполнившись патетической жалости к себе. Он был жестким парнем, натянутым, как кожа на барабане, и такая потеря контроля над собой опять перепугала ее.
Он приблизился. На нижних веках уже набрякли слезы, голова непроизвольно тряслась, словно тщетно пыталась прогнать эту бурю чувств, грудь поднимали судорожные вздохи, слившиеся в мощный, мучительный всхлип. Ноги, обутые в тапочки, споткнулись об останки радио, и Джек буквально упал жене в объятия, та даже отшатнулась под тяжестью его тела. Ее обдало дыхание мужа, но спиртным не пахло. Конечно, не пахло – здесь нет никакой выпивки.
– Что случилось? – Она удерживала его, как могла. – Джек, что это?
Сперва ему удалось только всхлипнуть. Он жался к жене хватаясь за нее так, что ей стало нечем дышать; прижимаясь лицом к плечу Венди, он тряс и мотал головой – беспомощно, будто что-то отгоняя. Тяжелые всхлипы было трудно унять. Джека всего трясло, под джинсами и рубашкой подергивались мышцы.
– Джек? Что? Скажи мне, что случилось?
Наконец, всхлипы начали превращаться в слова – сперва в основном невнятные, однако, стоило потечь слезам, как речь стала яснее.
«…сон, по-моему, это был сон, но он был таким всамделишным, я… это моя мать сказала, что по радио будет выступать папа, и я… не знаю… он… он велел мне… не знаю… он орал на меня… поэтому я разбил приемник… чтоб он заткнулся. Чтоб заткнулся. Он умер. Не хочу его видеть даже во сне. Господи, Венди, он умер. У меня такой кошмар первый раз в жизни. Больше не хочу. Иисусе! Это было ужасно».
– Ты что, просто уснул в конторе?
– Нет… не здесь. Внизу.
Теперь он немного распрямился, прекратив давить на Венди своей тяжестью, а непрерывное движение головы взад-вперед сначала замедлилось, а потом прекратилось.
– Я там просматривал старые бумаги. Стул туда принес, сел. Счета на молоко. Скучная штука. Я, наверное, просто задремал. И тут мне приснился сон. Должно быть, я пришел сюда во сне. – Он издал тихий, дрожащий смешок прямо ей в шею. – Тоже впервые в жизни.
– Где Дэнни, Джек?
– Не знаю. А он что, не с тобой?
– Он не ходил… с тобой вниз?
Оглянувшись, Джек прочел в лице жены такое, что его собственное лицо напряглось.
– Ты никогда не позволишь мне забыть про это, а, Венди?
– Джек…
– Когда я буду лежать на смертном одре, ты склонишься надо мной и скажешь: «Так тебе и надо – помнишь, как ты сломал Дэнни руку?»
– Джек!
– Что – Джек? – горячо спросил он и вскочил на ноги. – Скажешь, ты так не думаешь? Что я поднял на него руку? Что я однажды уже поднял руку на Дэнни и могу это сделать снова?
– Я хочу знать, где он, вот и все!
– Ну давай, оборись, чтоб твоя хренова башка отвалилась, тогда все будет в порядке, правда?
Она повернулась и вышла из комнаты.
На миг Джек оцепенел с облепленной кусочками битого стекла промокашкой в руке и глядел, как Венди уходит. Потом он кинул промокашку в корзинку для мусора, пошел следом и догнал жену возле стойки администратора в вестибюле. Положив руки ей на плечи, он развернул Венди к себе. Застывшее, настороженное лицо.
– Венди, прости. Расстроился из-за этого сна… Прощаешь?
– Конечно, – сказала Венди, не изменив выражения лица. Одеревеневшие плечи выскользнули у Джека из рук. Она вышла на середину вестибюля и крикнула:
– Эй, док! Ты где?
Ответом было молчание. Она прошла к двустворчатой парадной двери, открыла одну створку и вышла на расчищенную Джеком дорожку. Дорожка больше напоминала окоп – утрамбованные сугробы, в которых Джек проложил ее, вместе с тем, что нападало сверху, доходили Венди до плеч. Выдыхая белые облачка пара, она еще раз позвала сына. Когда она вернулась в дом, вид у нее сделался испуганный.
Справляясь с вызванным Венди раздражением, Джек рассудительно сказал:
– Ты уверена, что он не спит у себя в комнате?
– Говорю тебе, он где-то играл, пока я вязала. Я слышала его внизу.
– Ты что, уснула?
– А при чем тут это? Да. Дэнни?
– Когда ты сейчас спускалась вниз, ты заглянула к нему в комнату?
– Я… – Она замолчала.
Он кивнул.
– Так я и думал.
Не дожидаясь Венди, Джек начал подниматься по лестнице. Она последовала за ним чуть ли не бегом, но он прыгал через две ступеньки. Когда он как вкопанный затормозил на площадке второго этажа, Венди чуть не врезалась ему в спину. Он прирос к месту, глядя наверх широко открытыми глазами.
– Что?.. – начала она и проследила его взгляд.
Дэнни все еще стоял там и сосал палец. Глаза были пустыми. Свет установленных в холле электрических светильников безжалостно демонстрировал отметины на горле.
