Но Розали… посмотри, прямо вон там, видишь?
Единственная проблема с этим, сообразил Ральф, заключалась в том, что он не видел следов, пока Розали не начала принюхиваться к тротуару. Может, она принюхивалась к запаху, оставшемуся от подошв почтальона, а то, что он видел, было создано не чем иным, как его усталым, изголодавшимся по сну рассудком… как и сами лысые врачи.
Приближенная линзами бинокля Розали теперь двинулась вниз по Харрис-авеню, опустив нос к тротуару и медленно виляя из стороны в сторону своим истрепанным хвостом. Она металась от зеленовато-золотистых следов, оставленных доком № 1, к следам, оставленным доком № 2, а потом вновь к следам дока № 1. Итак, почему бы тебе не объяснить, за чем следует та сука, Ральф? Ты думаешь, это возможно, чтобы собака шла по следу долбаной галлюцинации? Это не галлюцинация; это следы. Настоящие следы. Следы белых человечков, за которыми просила тебя наблюдать Кэролайн. Ты это знаешь. Ты видишь это.
— Однако это безумие, — сказал он самому себе. — Безумие!
Но так ли? Так ли на самом деле? Сон мог оказаться чем-то большим, чем сон. Если существует такая вещь, как гиперреальность — а он теперь мог показать под присягой, что существует, — тогда, быть может, существует и такая штука, как предвидение. Или призраки, приходящие во сне и предсказывающие будущее. Кто знает? Это было так, словно распахнулась какая-то дверь в стене реальности, и… теперь из нее вылетали неприятные штуковины всех сортов.
В одном он был точно уверен: следы действительно были. Он видел их, Розали чуяла их, и с этим все было ясно. Ральф обнаружил ряд странных и интересных вещей за шесть месяцев своих преждевременных пробуждений, и одна из них заключалась в том, что способность человека к самообману, похоже, достигает своего низшего уровня между тремя и шестью утра, а сейчас уже как раз…
Ральф подался вперед, чтобы увидеть часы на стене в кухне. Как раз миновало три тридцать. Угу.
Он снова поднял бинокль и увидел, что Розали все еще трусит по следу лысых докторишек. Если бы кто-нибудь прогуливался по Харрис-авеню прямо сейчас — вряд ли, учитывая ранний час, но не совсем невозможно, — он не увидел бы ничего, кроме бродячей дворняги с грязной шерстью, бесцельно принюхивающейся к тротуару, как делают все необученные бесхозные псы. Но Ральф видел, к чему принюхивалась Розали, и в конце концов разрешил себе поверить собственным глазам. Он мог взять назад это разрешение, как только взойдет солнце, но сейчас он точно знал, что видит.
Вдруг голова Розали задралась кверху. Уши у нее встали торчком. На одно мгновение она стала почти красивой, как бывает красив охотничий пес, принявший стойку. Потом, за несколько секунд до того, как фары машины, приближавшейся к перекрестку Харрис-авеню с Уитчэм-стрит, осветили улицу, она побежала назад, откуда пришла, хромающей зигзагообразной трусцой, и Ральфу вдруг стало жаль суку. Если разобраться, то кто такая Розали, как не еще одна старая перечница с Харрис-авеню, не имеющая даже таких маленьких удовольствий в жизни, как редкие посиделки с джином и покер по маленькой в компании себе подобных? Она нырнула обратно на аллейку между «Красным яблоком» и магазинчиком хозтоваров за мгновение до того, как патрульная машина полиции Дерри завернула за угол и медленно поплыла по улице. Ее сирена была выключена, но вертящиеся мигалки работали. Они окрашивали спящие жилые домики и маленькие конторы, расположившиеся в этой части Харрис-авеню, сменяющимися вспышками красного и голубого цветов.
Ральф положил бинокль на колени, подался вперед, уперся локтями в колени и стал внимательно наблюдать.
Сердце у него билось так сильно, что он ощущал его удары в висках.
Миновав «Красное яблоко», патрульная машина поползла еще медленнее. Встроенный в ее правый бок фонарь вспыхнул, и его луч заскользил по фасадам спящих домиков на противоположной стороне улицы. Он также осветил таблички с номерами домов, вделанные возле дверей или прикрепленные к столбикам крылец. Когда луч выхватил номер дома Мэй Лочер (86-й — увидел Ральф, причем ему не понадобился для этого бинокль), стоп-сигналы у патрульной тачки вспыхнули и машина остановилась. Из нее вылезли двое полицейских в форме и пошли к дорожке, ведущей к дому, не замечая ни человека, следившего за ними из темного окна на втором этаже дома напротив, ни тающих зеленовато-золотистых следов, по которым они шли. Они стали совещаться, и Ральф снова поднял бинокль, чтобы получше разглядеть их. Он был почти уверен, что более молодой из двух полицейских в форме был тот самый, который приходил с Лейдекером в дом Эда, когда Эда арестовали. Нолл? Так его звали? — Нет, — пробормотал Ральф. — Нелл. Крис Нелл. Или, может быть, Джесс.
Нелл и его партнер, кажется, затеяли серьезную дискуссию о чем-то — гораздо более серьезную, чем та, что устроили перед своим уходом маленькие лысые врачи. Спор закончился тем, что легавые вытащили оружие и, идя друг за другом, взобрались по узким ступенькам крыльца миссис Лочер. Нелл шел первым. Он нажал кнопку звонка, подождал немного, а потом нажал снова. На этот раз он не отпускал кнопку добрых пять секунд. Они еще немного подождали, а потом второй легавый оттолкнул Нелла и сам надавил на кнопку. Может, этот владеет секретным-искусством-звонков-в-дверь, подумал Ральф. Наверное, научился этому, позвонив по рекламному объявлению розенкрейцеров[40]. Даже если так, на сей раз техника его подвела. Никто по-прежнему не отвечал, и Ральфа это не удивило. Даже если не брать в расчет странных лысых человечков с ножницами, Ральф сомневался в том, что Мэй Лочер — жива она или мертва — сейчас в состоянии встать с постели.
Но если она прикована к постели, у нее может быть компаньонка — кто-то, кто приносит ей еду, помогает совершать туалет или подкладывает судно…
Крис Нелл — или Джесс — снова приблизился к звонку. На этот раз он надавил на кнопку по старой доброй технике: «Уа-уа-уа, именем-закона-откройте!» — левым кулаком. В правой руке он по-прежнему держал револьвер, прижимая ствол к бедру.
Жуткая картина, ничуть не менее ясная и реалистичная, чем ауры, которые он видел, неожиданно заполонила рассудок Ральфа. Он увидел лежащую в постели женщину с прозрачной пластиковой кислородной маской, закрывающей рот и нос. Над маской ее остекленевшие глаза слегка вылезли из глазниц, а ниже — ее горло раскрылось в широкой рваной улыбке. Постельное белье и ночная сорочка на груди женщины пропитаны кровью. Недалеко от кровати, на полу, лицом вниз лежит труп другой женщины — компаньонки. На спине сквозь розовую ночную сорочку виднеется с полдюжины колотых ранок, нанесенных острыми концами ножниц дока № 1. И Ральф точно знал, что, если приподнять ночную сорочку и рассмотреть ее внимательней, каждое отверстие будет похоже на его собственную ранку под мышкой… что-то вроде засвеченной точки на фотографии, сделанной ребенком, который только учится печатать.
