— Запри игрушки Перси в ящике стола дежурного, пока мы не вернемся, — приказал я.
— Если вернемся, — добавил Харри.
— Хорошо, — сказал мне Дин, не обращая внимания на Харри.
— А если кто-нибудь придет, вообще-то никто не должен, но если вдруг, то что ты скажешь?
— Что Коффи разволновался к полуночи. — Дин был похож на студента, отвечающего на экзамене. — Что нам пришлось запихать его в смирительную рубашку и поместить в смирительную комнату. Если возникнет шум, то тот, кто услышит, подумает, будто это он. — Дин кивнул в сторону Джона Коффи.
— А где мы? — допытывался Брут.
— Пол в администрации, работает с делом Дэла и свидетелями, — ответил Дин. — Это сейчас особенно важно, потому что казнь прошла так ужасно. Он сказал, что скорее всего пробудет там остаток смены. Брутус, Харри и Перси в прачечной, стирают одежду.
Да, вот так обычно и говорили. В прачечной, в комнате снабжения по ночам иногда играли в очко, покер или преферанс. Что бы ни было, но охранники, участвовавшие в этом, говорили, что стирают свою одежду. На этих сборищах иногда пили самогон, а вахту несли по очереди.
Так было, наверное, во все времена и во всех тюрьмах. Когда все время проводишь в заботах о грязных людишках, сам поневоле запачкаешься. Во всяком случае, нас вряд ли стали бы проверять. К «стирке одежды» в Холодной Горе относились с большим уважением.
— Именно так, — сказал я, поворачивая Коффи вокруг и подталкивая вперед. — А если все сорвется, Дин, то ты ничего не знаешь.
— Легко сказать, но…
В этот момент из-за решетки камеры Уортона высунулась худая рука и ухватилась за каменный бицепс Коффи. Мы аж вскрикнули. Уортон должен был спать как убитый, а он стоял, чуть покачиваясь вперед-назад, как боксер после удара, и мутно скалился.
Удивительной была реакция Коффи. Он не отскочил, но тоже вскрикнул, выпуская воздух сквозь зубы, словно коснулся чего-то холодного и неприятного. Его глаза расширились, и на секунду он показался мне другим человеком, словно другой вставал по утрам и ложился спать вечером. Он был живой — тогда, когда хотел, чтобы я зашел в его камеру и он смог до меня дотронуться. «Помочь мне», говоря языком Коффи. Он так же выглядел, когда вытянул руки за мышью. И сегодня, в третий раз, его лицо озарилось, словно в мозгу вдруг зажгли лампу. Но сейчас совсем не так.
Его лицо стало холодным, и я впервые подумал, что может случиться, если вдруг Джон Коффи впадет в ярость. У нас были пистолеты, мы могли застрелить ею, но побороть его было бы нелегко.
Я прочел подобные мысли на лице Брута, но Уортон продолжал скалиться окаменевшей улыбкой.
— А куда это ты идешь? — Это прозвучало скорее как «Куа эа ты ош?»
Коффи стоял неподвижно, переводя взгляд с лица Уортона на его руку. Я не мог понять выражения его лица. Я видел, что оно разумное, но не мог понять, что оно означало. За Уортона я не беспокоился совсем. Он не вспомнит ничего потом, сейчас он, как пьяница, гуляющий в отключке.
— Ты — плохой человек, — прошептал Коффи, и я не разобрал, что было в его голосе: боль, злость или страх. Наверное, все вместе. Коффи снова посмотрел на руку, сжимающую его бицепс, словно на насекомое, которое могло бы очень больно укусить, если бы имело разум.
— Правильно, ниггер, — пробормотал Уортон с мутной кривой ухмылкой. — Плохой, как тебе и не снилось.
Я вдруг ясно почувствовал, что должно произойти что-то ужасное, что-то, способное кардинально изменить запланированный ход событий, как внезапное землетрясение может изменить русло реки. Это должно было случиться, и ни я, ни кто другой из нас ничего не мог поделать.
Потом Брут, наклонившись, отодрал руку Уортона от плеча Джона Коффи, и это чувство исчезло. Словно разомкнулась потенциально опасная цепь. Я уже говорил, что за время моей работы в блоке «Г» телефон губернатора не звонил ни разу. Это правда, но я представил, что, если бы он хоть раз зазвонил, я испытал бы такое же облегчение, как тогда, когда Брут убрал руку Уортона от человека, возвышающегося рядом со мной. Глаза Коффи сразу потухли, словно выключили свет, горевший изнутри.
— Ложись, Билли, — сказал Брут. — Отдохни. — Так обычно я успокаивал ребят, но сейчас я не возражал, чтобы Брут говорил моими словами.
— Может, и лягу, — согласился Уортон. Он отступил, покачнулся, чуть не опрокинулся, но в последнюю секунду удержал равновесие. — О Боже, вся комната качается. Словно я пьян.
Он сделал шаг к койке, не спуская мутных глаз с Коффи.
— Негры должны иметь свой электростул, — заявил он. Потом его колени подогнулись, и он плюхнулся на койку. Еще до того, как голова коснулась тонкой тюремной подушки, Уортон захрапел, темно-синие тени проступили у него под глазами, а кончик языка высунулся наружу.
— Боже, как он сумел подняться с таким количеством наркотиков? — прошептал Дин.
— Неважно, теперь он готов. Если опять начнет, дай ему еще таблетку в стакане воды. Но не больше одной. Нам не нужно его убивать.
— Говори за себя, — проворчал Брут и подозрительно посмотрел на Уортона. — Таких обезьян нельзя убить наркотиками. Они от них расцветают.
— Он — плохой человек, — повторил Коффи, но на этот раз более низким голосом, словно был не очень уверен в том, что говорит.
— Правильно, — согласился Брут. — Самый подлый. Но теперь он нам не нужен, танцевать с ним танго мы не собираемся. — Мы опять пошли, вчетвером окружая Коффи, как почитатели вокруг своего идола.
— Скажи мне, Джон, а ты знаешь, куда мы ведем тебя?
— Помочь, — сказал он. — По-моему… помочь… даме? — И он посмотрел на Брута с надеждой и тревогой. Брут кивнул.
— Правильно. Но откуда ты узнал? Как ты узнал?
Джон Коффи тщательно обдумал вопрос, но потом покачал головой.
— Я не знаю. Сказать по правде, босс, я мало чего знаю вообще. И никогда не знал.
Я знал, что маленькая дверь между кабинетом и лестницей вниз, в складское помещение, не была рассчитана на таких, как Коффи, но я не мог себе представить всей этой несоразмерности, пока он не оказался перед дверью и не взглянул на нее с сомнением.
Харри засмеялся, но сам Коффи, похоже, не увидел смешного в том, что огромный мужчина стоит перед маленькой дверью. Он привык к таким вещам, поскольку был великаном большую часть своей жизни, а эта дверь всего лишь чуть меньше других.
Он присел, протиснулся сквозь нее сидя, потом опять поднялся и спустился по ступенькам к ожидающему его Бруту. Там он остановился и посмотрел через всю комнату на платформу, где в ожидании молча стоял Олд Спарки — величественный, словно трон в замке умершего короля. Шлем перекошенно висел на одной из стоек спинки и был похож на королевскую корону не больше, чем шутовской колпак, хотя, если бы шут напялил его или потряс им, его высокородная аудитория сильнее смеялась бы над его шутками.
