На ум мне приходят мои последние ощущения: голод, сильнейший голод; спазмы и невыносимое жжение, которые его сопровождали. Я чувствовал себя абсолютно беспомощным. И я чувствовал эту блестящую, невыразимость мирского бытия, когда висел всего лишь на волоске от смерти.
— Это было ничего. Даже хорошо.
— И?
— Страшно.
Пальцы его руки паучьими движениями взбираются по лысой голове.
— В общем, как обычно. Хорошо и страшно. Не подозревая об этом, ты сейчас просто охарактеризовал жизнь каждого члена Анклава. Спасибо тебе. А теперь твой вопрос — почему?
— Ага.
— Потому что ты — его член. Ты один из Анклава, Саймон.
— Нет, это не так.
Он в нетерпении взмахивает рукой.
— Давай не будем возобновлять этот спор. Ты тот, кто ты есть, и этого не изменишь. Тебе просто нужно принять это.
— То есть ты считаешь, что пришло время мне разобраться в себе? Какого черта! Ты послал ко мне этого, как ты его там называешь? Призрака? Заставил его проникнуть ко мне в дом и украсть мои запасы? Я же чуть не умер.
— Но ведь не умер. И скажи мне, если бы ты не оказался так близок к Вирусу, не слился бы со своей истинной нынешней природой, смог бы ты одолеть противника? Располагал бы ты той силой, что помогла тебе одолеть врагов?
Я вспоминаю, насколько силен был тот агент, а пули, пущенные в меня Хордом, убили бы любого вампира в моем тогдашнем состоянии.
— Нет, но я вообще не думаю, что оказался бы в такой ситуации.
— Но ты ведь оказался. Если бы ты все последние сутки был сыт и полон физических сил, ты бы, не задумываясь, реагировал на каждое из случившихся событий и уже давно бы умер, даже близко не подойдя к тому подвалу, где все и произошло. Но твой голод, твоя усталость, твоя слабость, если хочешь, заставила тебя покоряться каждому из этих событий. Покоряться и набираться сил, не тех, что дает тебе кровь. Других. Пока ты не осознал свою готовность.
— Что за идиотский бред?
— Нет, это правда.
— Только не этот призрак, Дэниел.
Он кивает.
— Он, возможно, самое что ни на есть правдивое во всей нашей жизни.
— Господи. И много их тут бродит?
Он пощипывает нижнюю губу.
— Немного больше, чем ты думаешь. Пообещай мне кое-что.
Пообещать Дэниелу. Пообещать тому, кто наслал не Бог весть что на меня и мой дом и чуть не заморил меня голодом. А затем пустил его по моему следу. Но также он послал этого призрака мне на помощь, когда я думал, что это конец. И тот убил Хорда прежде, чем Хорд убил меня. Что ж, какое бы оно ни было, это обещание, я обязан его выполнить.
— Что именно?
— Просто задуматься. О своей жизни. О том, как ты живешь.
О, Господи.
— Как давно тебя заразили вирусом?
— Около тридцати лет назад.
— Да, это неплохой жизненный показатель. Многие не выдерживают больше года, а большинство живет не более десяти лет. Те, кому удается выстоять, рано или поздно обнаруживают в себе потребность в чем-то большем, своего рода желание копнуть поглубже, узнать маленькие секреты и большие тайны. Также у них рождается потребность в чьей-либо защите, могущественной и сильной, в защите тех, кто не будет задавать лишних вопросов ни относительно их самих, ни их образа жизни. Ты знаешь сам, каков этот образ жизни: темные времена, залеченные раны, долгая молодость. И это все твое. А вокруг тебя миллионы людей, в чьих венах течет не захваченная вирусом кровь, и тебе приходится жить среди них. Вот уже тридцать с лишним лет. А здесь уж как посмотреть. С одной стороны — это великая удача, успех и тому подобное. А с другой — беда, наваждение, несчастье. Саймон, ты цепляешься за эту жизнь, вернее, за модель жизни нормального человека, за то, как должен жить нормальный неинфицированный мужчина. Но ты ведь не мужчина, то есть не человеческий мужчина. Да и не был ты человеком так уж долго. Теперь у тебя другое «я», другая природа. Как и у всех нас. Только не каждому дано ее узнать и понять, далеко не каждому, если, конечно, ты не принадлежишь к Анклаву. Видишь ли, с таким внутренним, не всегда осознаваемым конфликтом ты не сможешь спокойно жить жизнью человека, даже если будешь отчаянно за нее цепляться: ты слишком напуган ею. И это хороший признак. Вирус же очень опасен и коварен. Путь к его восприятию, к воссоединению с ним сопряжен с огромным риском. Этот путь выматывает, приносит страдания и боль. Но есть ли иной выход? Попробуешь найти другой путь — убежишь от себя навсегда. И будешь жить во лжи. Вечной лжи.
Ты, Саймон, ты не создан для лжи. И это есть правда.
Я встаю.
— Это все?
Он вскидывает голову, чтобы заглянуть мне в глаза.
— Да, полагаю, что так. Просто сдержи свое обещание и подумай хорошенько.
— Я не отступаюсь от своих слов.
— Конечно, нет. Чем сейчас займешься?
— Мне нужно идти.
Я направляюсь к двери.
— Знаешь, Саймон…
— Что?
— Большинству из нас Вирус является, если просто приглядеться. Даже моего Вируса увидели, когда я сделал всего лишь одно быстрое движение. Но немногим удается увидеть его самому. Сначала он виден только со стороны. А тебе удалось, да еще в таких экстремальных условиях. Так мне сказали.
Я стою у порога.
— И?
— Это что-то да значит.
— Что это значит, Дэниел? Ты можешь просто выложить, что у тебя на уме, и мы закончим пороть всякую чушь?
Он смеется.
— Что у меня на уме?
Он смахивает крошечную мутноватую слезу с уголка глаза.
— У меня на уме то, что я долго уже не протяну. Мне не удалось. Я не смог.
Он смотрит на меня, на лице его сияет улыбка скелета, обтянутого кожей.
— И кому-то придется занять мое место. Я ухожу оттуда к чертовой матери.
Села живет на Тринадцатой улице, за гастрономом. Она впускает меня к себе.
— Она спит.
— Разбуди ее.
В ее квартире всего лишь две комнаты. Дверь распахивается, и мы сразу попадаем в гостиную, откуда разветвляются еще три помещения — спальня, кухня и ванная. Вся ее квартира обустроена в стиле ультрасовременной феминистки со среднего Востока. Повсюду разбросаны изящные подушки и небольшие коврики. Стены украшают нитяные полотна с восточными речениями и рисунками, а лампы и люстры задрапированы шарфами. Оставив меня в гостиной, Села скрывается за занавеской из разноцветных бусин. Там, видимо, находится спальня. Мне слышно, как она что-то мягко говорит, а в ответ ей раздается лишь какое-то бормотание. Наконец она выходит и подает мне знак рукой.
— Только не надоедай ей слишком долго. Ей все еще нужен отдых и сон.
— Да, ей, кажется, в школу?
Я направляюсь к спальне и тут чувствую, как кто-то сильно сжимает мое плечо. Села недовольна моим ответом. Я оборачиваюсь. Она снимает руку и тычет мне пальцем в лицо.
