Ознакомительная версия.
– Я вижу, ты прозрел, Роберт. Значит, мои усилия стоили того. Боже праведный, какими ужасными были эти годы! Мука длиной в сто девяносто лет… Разве ж можно назвать это жизнью?! Рождения и похороны собственных детей, внуков, правнуков… Рождения и похороны, рождения и похороны! Дряхлеющее бессмертное тело, невосприимчивое ни к чему, даже к самоубийству! Сколько раз я пыталась это сделать – ничего не вышло. Веревка обрывалась, яд не действовал, а ружье раз за разом давало осечку… Почти два века невыносимого страдания, неподвластного описанию, и вечное ожидание еще более ужасного события – твоего возвращения!
Старуха сунула руку под подушку, из-под которой ранее достала письмо Патриции Кристианы, и вынула темно-желтый увесистый медальон, который без колебания протянула мне. Казалось, он жег ей руки.
– Вот. Я сохранила, как Она велела. Дорогой ценой. Забери его. Он твой.
Я раскрыл медальон и посмотрел на портрет, уже зная, чье лицо там увижу. Оно было мне до боли знакомым – еще бы! – всю свою жизнь я видел его ежедневно в зеркале. На меня смотрел я. И я смотрел на меня. Вот так. Все правильно. Все верно. Я все вспомнил.
Теперь я знал, почему в увешанной портретами комнате одно место на стене пустовало, что я заметил еще во время моего первого визита. Там раньше висел мой портрет. Вернее – НАШ портрет. На нем мы с Кристианой были как никогда счастливы, и Гудрун доставило немалое удовольствие писать его с такой ошеломительной натуры!
– Могу я спросить напоследок? – раздался слабый голос со стороны кровати.
– Что еще, Гудрун?,- я постарался, чтобы мой голос звучал как можно ласковей – мне было чуть жаль разбитую судьбой старую даму.
– За что? За что вы так со мной поступили? – боль в ее глазах, казалось, звенела и извивалась.
Я усмехнулся:
– Всего тебе не понять. Не терзайся и умри наконец. Прощай, – с этими словами я покинул комнату и умирающую за моей спиной Гудрун Тапер, урожденную Арсани.
Остановившись за спиной Греты, по-видимому, только что вернувшей на законное место на стене недостающее изображение и сейчас стоявшей перед ним, словно изваяние, не то в раздумье, не то в прострации, я смотрел на нее совсем другими глазами. Она по-прежнему казалась мне странно близкой, но пропасть между нами была по истине громадной. То была пропасть времени, знаний, чувств и… самой нашей сущности. Она была простым человеком, когда-то начавшим свой, по большому счету заурядный, жизненный путь и идущим по нему к неминуемо приближающемуся логичному финишу. Я же им не был.
– Она умерла? – голос девушки звучал отрешенно и почти безжизненно, словно за ее спиной стоял не тот, чьими объятиями она еще несколько дней назад упивалась, а палач, посланный кем-то, чтобы отнять у нее не только жизнь, но и душу.
– Думаю, да. Она выполнила свою миссию и больше ее здесь никто и ничто не держит.
Я заглянул через плечо Греты и взглянул на портрет. Настоящее произведение искусства! Это была, безусловно, лучшая из работ верной маленькой Гудрун. Полотно заметно постарело, хотя и не так, как его создательница, но это ничуть не портило его. Напротив, оно сохранило дух и, казалось, даже запах тех времен, когда было написано. Я словно бы ощутил, как мягко облегала мои плечи просторная летняя сорочка и как сжимали мою руку чуть вспотевшие от нетерпеливого волнения пальчики Патриции.
Грета медленно повернулась и, не глядя мне в глаза, предложила проводить меня немного, причем мы оба знали – куда. Я молча взял ее за локоть и повлек к дверям. Действительно, в этом доме мне делать было больше нечего.
– Я очень рада, что все наконец закончилось, – произнесла она через несколько минут молчания, когда мы следовали по дороге в известном направлении. Она говорила казенно, словно произносила формулировку одного из законов физики. – Я много сделала, чтобы ускорить это, поверь. Смотреть на ее муки было уже невыносимо. Я всю жизнь бросила на то, чтобы закрыть занавес за этим душераздирающим спектаклем. Моей единственной ошибкой был ты, вернее, то, что я к тебе чувствовала. Это было странно и, я сказада бы, жутко, но я не смогла этого избежать, хоть риск был и слишком велик. Однажды у меня даже мелькнула наивная мысль, что можно пойти против судьбы, против старых чар и вырвать тебя из их плена. Но это было, разумеется, заранее обречено на провал, да и тебе, думаю, это не было бы нужно. Ведь так?
– Конечно так, милая, – я постарался, чтобы голос мой звучал как можно мягче. – То, что было – было ошибкой, и мне стыдно за нее перед Дамой в сером, – я засмеялся, вспомнив собственные терзания, тревоги и страхи. – Это ведь ты была ее адвокатом? Ты устроила мой приезд и, по сути, режиссировала все действо? Ты блокировала попытки моего юриста раздобыть информацию о владелице поместья и вообще вела все ее дела? Ведь это так?
Грета ничего не ответила, лишь горькая усмешка уголком рта была подтверждением моим мыслям. Я на миг пожалел девчонку, представив, как нелегко ей приходилось все это время, особенно в общении со мной. Но, по большому счету, мне было на нее наплевать. Меня ждала та, что была моей судьбой и чьей судьбой был я. Грета же, считая себя посвященной в тайну, видела, на самом деле, лишь верхушку айсберга. Как они все заблуждаются!
Я ушел, не обернувшись и не попрощавшись, просто оставив ее стоять среди странно пустынной улицы. Не зашел я больше и к Патрику, ибо не видел в том никакой необходимости. Кабачник забудет меня так же, как и все остальные. Жизнь в деревне потечет по-прежнему и даже легенды, связанные, в том числе, и с моим именем, когда-то забудутся.
По старой скрипучей лестнице я поднялся на самый верх, в мансарду, и тяжелая дверь, когда-то показавшаяся мне намертво прикипевшей, подалась на удивление легко, словно меня здесь ждали. Полутемная комната с низким потолком была мне хорошо знакома, хотя со времени моего приезда я и не был здесь ни разу. Большой широкий сундук в правом дальнем углу я также узнал и улыбнулся ему, как старому знакомому. Неторопливо приблизившись, я присел на стоявший возле него стул с кованой гнутой спинкой и взял в руки единственное, что лежало на его покрытой пылью поверхности – дневник Патриции Кристианы Рауфф.
" 6 Октября 1832 года.
…Они идут сюда. Я слышу, как скрипит лестница. Но они еще в самом низу и я успею закончить эти строки… Они глупы и наивны, полагая, что я стану скрываться или молить о пощаде в попытках избежать своей судьбы. Они хотят убить меня, но возможно ли это?! Несчастные слабоумные создания! Просто второй акт подошел к концу и время начинать третий – главную часть пьесы. Все идет по плану. Только бы она взяла медальон! Только бы не отказалась! Скоро мы опять будем вместе. Наше время неприменно настанет! Не зря же я…
Ознакомительная версия.
