Горбун тоже ожил, он стоял, выставив перед собой, словно талисман, мясницкий тесак, с которого капала кровь. Проговорил задом наперед слова об убийстве отца, пятясь, вышел из комнаты.
Потом время вновь потекло в положенном направлении.
«Не безумцы, – возразила мне Зазу. – Интеллектуалы. Они формируют мнение элиты…»
Судя по тому, как Пенни и Майло смотрели на меня, я понял: только мы трое знаем о том, что произошло в этой комнате. Даже Лесси не имела об этом ни малейшего понятия.
Потому что Майло снабдил нас солонками, которые больше не были солонками.
«…нести послание интеллектуалов в массы. Чего вы, мистер Гринвич, не делали».
Поскольку Зазу предстояло говорить об этом еще минуту, мы располагали возможностью изменить будущее к своей выгоде.
Я побывал на грани смерти, балансировал между этим и последующим мирами, и теперь Пенни и Майло стали мне еще дороже. Мне очень хотелось броситься к ним, обнять, прижать к груди.
Мы не мешали Зазу разглагольствовать. Майло сказал: «Не принижайте творчество моего отца. Он – лучший отец в мире», – но теперь вместо «…и о-о-очень терпеливый» произнес совсем другие слова: «…и никто не сможет убить его, пока он под моей защитой».
Проигнорировав Майло, Зазу Ваксс обратилась ко мне: «Вашими книгами вы толкаете маятник в другую, неправильную сторону, вот почему вас нужно сломать, заставить признать свою ересь и покаяться».
Тяжело дыша, плача, горбун вернулся в комнату с окровавленным ножом, чтобы сообщить об убийстве Ширмана Ваксса.
Зазу распрямила плечи, вскинула голову.
– Что ты сделал? Болван, мерзкий урод, что ты сделал?
– Это был мой единственный шанс, – ответил сын Ширмана. – Раньше он никогда не был беспомощным. И потом никогда не стал бы беспомощным. Это был мой единственный шанс, и я им воспользовался, воспользовался, воспользовался.
Зазу заговорила о том, что Ширман был первенцем постчеловеческой расы.
– Папуля, – подал голос Майло, – по какой-то причине повторить дважды один момент нельзя.
– Ладно.
Зазу закончила тираду: «…задумывался первым суперменом».
Плачущий горбун в недоумении посмотрел на нее.
– Но я – не супермен, Зазу.
– Вины Ширмана в этом не было.
– Но и моей тоже.
– По крайней мере, Ширман приложил усилия.
На этот раз я был начеку и увидел, что она достает пистолет из-под прекрасно скроенного пиджака.
Она прострелила горбуну голову, а когда поворачивалась ко мне, мы с Пенни всадили в нее, наверное, с дюжину пуль.
Зазу распласталась на гранитном полу еще раз. В недоумении уставилась на нас, будто мы совершили невозможное и убили бессмертную.
– Вам не уйти, – успела прошептать она. – Нас двенадцать тысяч… в Управлении. Работа… будет продолжаться… без меня.
Я подумал, что и мы прекрасно без нее обойдемся.
Какое-то время мы с Пенни просто смотрели на Майло. Наконец он смутился, пожал плечами.
– Видите, почему так трудно все объяснить тем, кто не знает науки? Это нужно испытать на себе.
Теперь мы с Пенни какое-то время смотрели друг на друга.
– Знаешь, – наконец сказала она, – а я не вижу ничего особенного в телепортирующейся собаке. Она так же мила, как прежде, и достаточно умна, чтобы не телепортироваться в центр лесного пожара.
Зазвонил мой одноразовый мобильник. Номер знала только Вивьен Норби.
– Алло? – с легкой дрожью в голосе ответил я.
– Я пытаюсь связаться с тобой весь день, – Хад Джеклайт сразу взял быка за рога. – Большие новости.
– Хад, как ты узнал этот номер?
– От няни Майло. Пришлось на нее надавить. Крутая дама.
– Хад, я сейчас не могу говорить.
– Заключил сделку. Для тебя, Каббо.
– Я разрываю связь, Хад.
– Подожди, подожди. Не насчет «Великого Гэтсби».
– Ты все туда же?
– «Старик и море». Продолжение.
Хотя Пенни не могла слышать, что говорит Хад, она приставила пистолет к моей голове.
– Уволь его.
– Этот шедевр тоже не требует продолжения.
– В нем акула.
– И что?
– Не старик. Он не возвращается. Акула. Акула возвращается.
– Уволь его, – повторила Пенни.
Я начал смеяться.
– Это будет только первая книга. В серии. Слушаю тебя. Ты такой счастливый. Я люблю счастливых клиентов.
– Я серьезно, – Пенни по-прежнему держала пистолет у моей головы. – Уволь его немедленно, Кабби.
– Каллен Гринвич представляет, – вещал Хад. – Продолжения классических произведений. Большое литературное событие. Ты не будешь их писать. Напишет кто-то еще. Ты будешь только ставить на них свою фамилию.
Я так смеялся, что по щекам текли слезы.
– Послушай. Бен Гур. Этот гладиатор? Реинкарнированный. В профессионала рестлинга.
Я пытался ответить, но не мог. Бился в конвульсиях.
– «Зов предков». Повесть Джека Лондона. На этот раз инопланетный корабль. Подо льдом. Инопланетяне. Вселившиеся в волков.
– Ты… ты это сделай, – выдавил я из себя сквозь смех.
– Тарзан. Выросший не среди обезьян. Не в Африке. На Аляске. Среди белых медведей.
На грани истерики я передал мобильник Пенни.
Она убрала пистолет от моей головы, сохранив мне жизнь, свободной рукой взяла мобильник, строгим голосом произнесла три слова: «Хад, ты уволен», – и разорвала связь.
– Здесь мурашки бегут по коже, – признался Майло. – Можем мы отсюда уйти?
Я сунул пистолет в кобуру, подхватил сына на руки, крепко прижал к себе. Почувствовал запах его волос, гладкость кожи щек, силу ручонок, которыми он меня обнял. Ради этого стоило жить.
В гараже мы не заглянули в багажное отделение «Хаммера». Взяли наши вещи с заднего сиденья и ушли из дома.
– Может, нам стереть отпечатки пальцев? – спросила Пенни.
– Нет смысла, – отсмеявшись, ответил я. – Полиции ничего расследовать не придется. Контора Зазу обо всем позаботится.
За домом волны бились о берег. Звук этот напоминал то ли рев боевой машины, то ли смех толпы, в зависимости от того, что кому хотелось услышать.
По чистому, сияющему звездами небу плыла яркая луна.
Сейчас мы живем в потрясающе красивом месте, но я не стану его описывать.
У нас скромный домик, но под ним секретный бункер, на постройку которого съезжались все Бумы.
На этой же территории построен и коттедж Вивьен Норби.
Я более не обрит наголо, но и не похож на писателя, чьи фотографии украшали суперобложки моих книг. Пенни тоже сменила прическу. Внесла некоторые изменения во внешность, отчего стала еще прекраснее.
Пенни, Майло, Лэсси и я пользуемся нашими настоящими именами, лишь когда рядом никого нет, а для всего мира имена и фамилии у нас другие, выбранные после долгой дискуссии.
