— Я проведу ее до дома, подожду, чтобы она вошла в дверь. Что она решит рассказать матери — их дело. А от меня требуется присмотреть, чтобы она благополучно вернулась домой. После этого я пойду в парк и немножко посижу в тенечке. У меня была тяжелая ночь, вчерашняя ночь. — Она втянула воздух и испустила шелестящий горестный вздох. — Очень тяжелая. Так, значит, я пойду в парк посидеть в тенечке и подумать, что мне делать дальше. Как мне уберечь его и себя от жизни в ночлежках. Если я, миленький, когда вернусь из парка, застану тебя тут, то вызову полицию… и лучше не проверяй мои слова на деле. Говори, что хочешь. Никто и слушать не станет, если я скажу, что вернулась домой на несколько часов раньше, чем ты ждал, и застала тебя, когда ты засовывал лапу в шортики одиннадцатилетней девочки.
Бобби уставился на мать в безмолвном потрясении. Она не увидела этого взгляда, она все еще смотрела на Теда, ни на миг не отводя от него заплывшие глаза.
— Если же я вернусь, а тут и духа твоего не будет, то мне не придется никуда звонить или что-нибудь говорить. Tout fini[24].
«Я поеду с тобой, — думал Бобби на Теда. — Я не боюсь низких людей. Лучше пусть тысяча низких людей в желтых плащах ищет меня — да хоть миллион, — чем и дальше жить с ней. Я ее ненавижу!»
— Ну? — спросила Лиз.
— Договорились. Я уйду через час. А вероятно, и раньше.
— Нет! — закричал Бобби. Когда он проснулся утром, то смирился с отъездом Теда — ему было грустно, но он смирился. А теперь снова вернулась вся боль. И даже сильнее, чем раньше. — Нет!
— Помолчи, — сказала его мать, все еще не глядя на него.
— Это единственный выход, Бобби. Ты же знаешь. — Тед посмотрел на Лиз снизу вверх. — Позаботьтесь о Кэрол. Я поговорю с Бобби.
— Вы не в том положении, чтобы распоряжаться, — сказала Лиз, но пошла в ванную, и Бобби заметил, что она прихрамывает. У одной ее туфли был отломан каблук, но он решил, что хромает она не только из-за этого. Она постучала в дверь ванной и, не дожидаясь ответа, проскользнула туда.
Бобби кинулся через комнату, но когда он вскинул руки, чтобы обнять Теда, старик их перехватил, коротко пожал, потом прижал их к груди Бобби и только тогда отпустил.
— Возьмите меня с собой, — исступленно потребовал Бобби. — Я помогу вам высматривать их. Две пары глаз лучше, чем одна. Возьмите меня с собой!
— Этого нельзя, но ты можешь дойти со мной до кухни, Бобби. Ведь не только Кэрол нужно привести себя в порядок.
Тед встал с кресла и пошатнулся. Бобби протянул руку, чтобы поддержать его, однако Тед снова отвел ее, ласково, но решительно. Бобби стало больно. Меньше, чем когда мама не помогла ему встать (даже не посмотрела на него!) после того, как швырнула об стену. Но все равно очень больно.
Он прошел с Тедом на кухню, не прикасаясь к нему, но держась очень близко, чтобы поддержать его, если он упадет. Но Тед не упал. Он посмотрел на свое мутное отражение в стекле окна над мойкой, вздохнул и открыл кран. Намочил посудное полотенце и начал стирать кровь со щеки, иногда поглядывая на свое отражение — как продвигается дело.
— Твоя мать нуждается в тебе теперь, как никогда раньше, — сказал он. — Ей необходим кто-то, кому она может доверять.
— Мне она не доверяет. По-моему, я ей вообще не нравлюсь.
Губы Теда сжались, и Бобби понял, что наткнулся на правду, которую Тед видел в сознании его матери. Бобби знал, что не нравится ей, он знал это, так почему к горлу опять подступили слезы?
Тед потянулся к нему, словно бы спохватился, и опять заработал полотенцем.
— Ну, хорошо, — сказал он. — Предположим, ты ей не нравишься. Но если это и правда, то не потому, что ты сделал что-то не так. А просто потому, что ты — это ты.
— Мальчишка, — сказал Бобби с горечью. — Поганый мальчишка!
— И сын своего отца, не забывай этого. Но, Бобби… нравишься ты ей или нет, она тебя любит. Я понимаю, что это смахивает на поздравительную открытку, но это правда. Она любит тебя и нуждается в тебе. Ты — то, что у нее есть. Сейчас она очень пострадала…
— Сама виновата, что пострадала! — не выдержал он. — Она ведь знала, что что-то не так! Вы же сами сказали. Знала за недели, за МЕСЯЦЫ! Но не ушла с этой работы! Знала и все равно поехала с ними в Провиденс! Все равно поехала с ними!
— Укротитель львов тоже знает, но все равно входит в клетку. Потому, что ему за это платят.
— У нее есть деньги! — выкрикнул Бобби.
— Видимо, их недостаточно.
— Ей их никогда не будет достаточно, — сказал Бобби и, едва договорив, понял, что так оно и есть.
— Она тебя любит.
— А мне все равно. Я ее не люблю.
— Нет, любишь. И будешь любить. Так надо. Это ка.
— Ка? Какое еще ка?
— Судьба. — Тед почти совсем очистил волосы от крови. Он завернул кран и еще раз поглядел на свое призрачное отражение в окне. За окном лежало лето — более юное, чем когда-либо вновь станет Тед Бротиген. Более юное, чем когда-либо вновь станет Бобби, если на то пошло. — Ка — это судьба. Ты меня любишь, Бобби?
— Вы же знаете, что да, — ответил Бобби, вновь начиная плакать. Последнее время он вроде бы только и делал, что плакал. У него даже глаза ныли. — Очень-очень.
— Тогда попытайся быть другом для своей матери. Ради меня, если не ради себя самого. Останься с ней. Помоги ей залечить эту ее боль. А я время от времени буду присылать тебе открытки.
Они возвращались в гостиную. Бобби стало чуть полегче, но ему хотелось, чтобы Тед обнял его за плечи. Он хотел этого больше всего на свете.
Дверь ванной открылась. Первой вышла Кэрол, глядя вниз на свои ноги с непривычной стеснительностью. Ее волосы были смочены, зачесаны назад и стянуты резинкой в «конский хвост». На ней была старая блузка его матери, такая большая, что доставала ей почти до коленок, будто платье. Ее красных шортиков не было видно вовсе.
— Выйди на крыльцо и подожди, — сказала Лиз.
— Хорошо.
— Ты ведь без меня домой не пойдешь, правда?
— Да, — сказала Кэрол, и ее опущенное лицо приняло испуганное выражение.
— Очень хорошо. Встань рядом с моими чемоданами.
Кэрол пошла было в вестибюль, потом повернулась.
— Спасибо, Тед, что вы вылечили мне руку. Надеюсь, что у вас не будет из-за этого неприятностей. Я не хотела…
— Иди на чертово крыльцо! — рявкнула Лиз.
— …чтобы у кого-нибудь были из-за меня неприятности, — докончила Кэрол тоненьким голоском, почти шепотом мышки из мультфильма. Потом она вышла в вестибюль. Она совсем утопала в блузке Лиз — в какой-нибудь другой день на нее было бы смешно смотреть. Лиз повернулась к Бобби, и когда он посмотрел на нее вблизи, у него упало сердце. Ее ярость снова пылала. Лицо между синяками и шею залила багровая краска.
