— Значит, какая-то графиня устроила пожар, чтобы прикончить Басараба? — уточнил лорд.
Квинси кивнул.
Холмвуд бросил на Мину угрюмый взгляд. Она догадывалась, о чем он думает. Графиня Батори, гибель Джонатана и Сьюарда, телеграмма от ван Хелсинга — все это наводило на единственный вывод: Дракула жив и находится в Англии. О другой возможности ей и думать было страшно: князь как-то прознал о тайне, которую она хранила от него, и явился забрать то, что ему принадлежит — любой ценой, даже если ради этого придется убить ее и войти в сговор с Батори.
— В чем дело? — бросил Квинси, заметив ее растерянность.
— Дракула жив. И он тут, в Лондоне…
— Мина Харкер! Артур Холмвуд! — донесся знакомый голос. — Стойте, где стоите.
Мина повернула голову. С Тависток-стрит выехали два полицейских экипажа. Из одного выпрыгнул инспектор Котфорд, следом за ним — сержант Ли.
— Нам нужно допросить вас, — сказал Ли. — Стойте на месте.
Из экипажа вылезло несколько полисменов, и сержант повел их через толпу, работая могучими локтями.
Надо было действовать. Мина подтолкнула сына к Холмвуду и крикнула:
— Забирайтесь на коня!
Лорд вскочил на жеребца и развязал ему глаза. Квинси казался озадаченным.
— Что происходит?
Вместо ответа Холмвуд сгреб его за воротник и усадил на коня.
— Остановите их! — завопил Котфорд. — Не дайте им уйти.
Артур достал из кармана пистолет и пальнул в воздух. Люди с криками бросились врассыпную. Один из констеблей вскинул винтовку и положил палец на спусковой крючок. Сержант Ли тут же задрал дуло к вечернему небу.
— Не стреляй в толпе, идиот!
Холмвуд опять спустил курок, окончательно расчистив себе путь.
— Вы что, с ума сошли? — испугался Квинси.
— Да, причем много лет назад, мистер Харкер, — отозвался лорд; в глазах его вспыхнул озорной огонек. Он ударил каблуками в бока жеребцу, и тот, взбрыкнув, пустился вскачь на север, к Боу-стрит.
— Стоять! — взревел Котфорд и прицелился в спину Квинси. Теперь толпа ему не мешала.
— Нет! Не трогайте моего сына!
Мина бросился к инспектору и встала между ним и беглецами.
— Черт бы тебя побрал! — выругался Котфорд и рявкнул своим людям: — За ними!
Двое полисменов бросились вдогонку, остальные поспешили к ближайшему экипажу.
Инспектор остановил Прайса и еще одного молодого констебля, Марроу.
— Вы двое остаетесь со мной. — Затем гнев ирландской ищейки перекинулся на Мину: — Большое вам спасибо, миссис Харкер. Теперь личность вашего сына достоверно установлена. Ну и куда же они направились?
Она выпрямилась.
— Не имею ни малейшего понятия. А при чем здесь мой сын?
Котфорд уже был готов дать выход ярости, когда раздался пронзительный визг. Все головы повернулись к перекрестку. По улице бежала женщина, оглашая окрестности истошными криками:
— Убийство! Убийство!
Котфорд, Прайс и Марроу повели Мину к месту, где перевернулась карета Холмвуда.
Эту ночь Лондону никогда не забыть. Впечатляющий пожар, чудесное спасение из огня, а теперь — женщина, которой чуть ли не у всех на глазах пронзили сердце. Котфорд изучил обломок трости, гротескно выпиравший из груди убитой.
Сознательно играя на публику, он торжественно объявил:
— На орудии убийства изображен фамильный герб Холмвудов. — Он заставил Мину повернуться вокруг оси, демонстрируя всем ее залитую кровью одежду. — Не будете ли вы так добры объяснить, откуда на вас кровь?
— Моего сына ранило во время пожара в театре.
— Глядите, сэр! — воскликнул констебль Прайс, поднимая с мостовой окровавленную катану.
Инспектор препоручил Мину констеблю Марроу и осмотрел переломленный клинок. Сквозь запекшуюся кровь проглядывала гравировка: «Джонатану Харкеру в день заключения англо-японского союза».
— С вашей стороны очень любезно использовать оружие, помеченное именем супруга.
Мина открыла рот, но не нашлась, что сказать в свое оправдание.
— Будьте покойны, миссис Харкер, я подойду к делу со всей тщательностью, — улыбнулся Котфорд. — Мы сравним группы крови на лезвии и вашем платье… и я уверен, они совпадут. Вы убили эту женщину. — Он повернулся к констеблю Марроу: — Приведите полицейского врача. На этот раз неясностей быть не должно. Я лично прослежу за сбором вещественных доказательств.
Мина старалась сохранить невозмутимый вид, но страх упорно твердил, что довольно скоро ей предстоит болтаться на виселице.
Графиня Елизавета Батори стояла на зеленом медном куполе здания напротив развалин «Лицея». Ноздри ей ласкал пьянящий аромат горелой плоти. С этой точки графине было удобно наблюдать за действиями всех пешек в ее большой игре. Похоже, Артур Холмвуд и мальчишка принесли вдову Харкера в жертву, чтобы спастись самим. Вот цена рыцарству! Инспектор Котфорд ни на шаг не сбивался с цепочки из хлебных крошек,[43] которые она услужливо для него разбросала. Все шло как задумано. Как же легко управлять людишками! Неудивительно, что Бог поставил их выше всех прочих своих творений.
Зародившись в чреве, неудержимый смех пронесся через все тело Батори и вырвался изо рта. Она — существо высшего порядка. К концу ночи игра завершится. Проигравших ждет смерть, а ее — очередная победа над Богом.
Графиня перевела взгляд на пылающие руины «Лицея», наслаждаясь поражением Басараба.
— Спи сладко, милый князь.
И устремилась в ночь — навстречу чудовищным свершениям.
Пальцы Квинси цепко, словно стальные крючья, держались за пальто Артура Холмвуда; ему стоило больших трудов усидеть на неоседланной лошади. В лабиринте улиц эхом отдавались полицейские свистки. Они пронеслись мимо пожарной повозки. Все ее пассажиры принялись указывать на них пальцами, а кучер зазвонил в колокол, привлекая внимание полисменов. Холмвуд осадил лошадь и резко свернул на другую улицу; Квинси едва не упал на мостовую. Он чувствовал себя беспомощным и мало похожим на отважного борца со злом.
Коротко взглянув через плечо Холмвуда, юноша увидел, что навстречу им несется полицейский автомобиль. Лорд опять натянул поводья; конь сменил курс и через юго-западные ворота проскакал в Гайд-парк. Машине было не проехать по узким парковым аллеям; очевидно, технологии все- таки не всесильны.
У Серпантина — искусственного озера в центре парка — лорд остановил жеребца, и впервые за десятимильную скачку Квинси смог расслабиться. Холмвуд озирал окрестности, пытаясь определить наилучший путь к отступлению.
