Конечно, волнует меня и кое-что еще. Я взвинчена, потому что собираюсь вечером сделать одно объявление.
На улице бушует непогода. Я включаю радио, и его звук заглушает завывания ветра. Мне приходится долго убеждать Бет пойти в паб – приходится врать, что это для нее, возможно, последняя встреча с Динни перед отъездом. Изматывающий вой ветра чуть не сводит на нет все мои усилия.
– Волосы подколоть или распустить? – спрашиваю я, когда Бет входит в ванную, и, демонстрируя варианты, сначала собираю свои волосы в узел, потом распускаю по плечам.
Она смотрит оценивающе, склонив голову на плечо.
– Распусти, в конце концов, это просто пивная, – выносит она вердикт.
Я пропускаю волосы сквозь пальцы.
– Ага, я и идти собираюсь в простых джинсах, – киваю я.
Подойдя ко мне сзади, Бет нагибается и, положив подбородок мне на плечо, заглядывает в зеркало. Видит ли она? Замечает ли, какое у нее худое по сравнению с моим лицо – кости, обтянутые кожей? А кожа кажется слишком уж тонкой, слишком бледной.
– Я понимаю, что это новогодний вечер. Но просто… мне просто не очень хочется куда-то выходить из дома. Мы совсем не знакомы с этими людьми… – начинает Бет, отходя от меня.
– Я уже начала знакомиться… И ты узнаешь, если будешь почаще выходить. Ну, пожалуйста, прошу тебя, Бет. Нельзя же все время сидеть одной. И уж точно не сегодня.
– А почему тебе вообще так хочется проводить с ним время? Просто одержимость какая-то. Что в этом хорошего? Мы с ним совсем чужие! Мы ведем абсолютно разную жизнь! Скоро мы уедем отсюда и, может быть, вообще никогда больше не увидимся. – Бет нервно ходит у меня за спиной, взад и вперед.
– Это не одержимость, – шепчу я, нанося на веки серебристые тени и разглядывая результат в зеркало. – Это Динни. Он, можно сказать, самое главное действующее лицо всего нашего детства… Вот что я предлагаю! – Я поворачиваюсь к сестре, ловлю ее взгляд. – Давай не будем даже думать про все это хотя бы сегодня вечером, ладно? Просто посидим, выпьем за Новый год, повеселимся, да?
Я беру ее за плечи и чуть встряхиваю. Бет делает глубокий вдох и задерживает дыхание.
– Ладно. Ты права. Прости, – уступает она. В ее голосе слышится облегчение, на лице даже появляется улыбка.
– Вот так-то лучше. А теперь иди и налей нам с тобой виски. Много виски, – командую я.
– Ну наконец-то, – комментирует Бет, когда я вхожу в кухню.
– Это нас немного взбодрит и создаст праздничное настроение, – улыбаюсь я и беру стакан из ее рук. Мы чокаемся и выпиваем. Улыбка Бет выглядит несколько натянутой, но видно, что она старается. – Что вы решили с Максвеллом? Эдди приедет сюда?
– Что, сюда? Нет, – отвечает она. – Я хотела, чтобы он приехал и провел последнюю неделю каникул со мной, дома. Но Макс говорит… что им нужно съездить к его родителям… Я не знаю… – Бет вздыхает. – Мне постоянно приходится сражаться за то, чтобы залучить его к себе.
– Ну, зато он был у нас на Рождество… – Я разочарована. Мне ничем ее здесь не удержать. Я мучаюсь, пытаясь изобрести что-то, выдумать предлог, чтобы задержать Бет хоть ненадолго. Я еще не закончила, мне нужно еще время. Меня охватывает паника.
– Всего несколько дней из целого месяца каникул! Не больно-то честно.
– Зато дни самые важные, – возражаю я, голос звучит резко. Я потеряла нить разговора. Мне нужно было бы настаивать, уговаривать ее снова привезти Эдди сюда – здесь у него новый дружок, Гарри.
Бет отпивает виски. Я вижу, как пульсирует ее горло, когда она глотает.
– Да, все понятно. Просто я… ужасно скучаю по нему, Рик. Я вообще не представляю, куда мне себя девать, когда не нужно заботиться о нем, – с отчаянием признается Бет.
– Что значит куда девать – ты мать, его мать, независимо от того, рядом он с тобой, в соседней комнате, или нет. И еще ты моя старшая сестра. А сейчас, и это самое важное, твоя задача – догнать меня и допить виски, потому что мне нужна компания, я не намерена в одиночку мучиться головной болью наутро после встречи Нового года, – шучу я.
– Ну, тогда до дна. – Бет решительно опрокидывает стакан, глотает виски, что-то бессвязно бормочет и хохочет.
– Ну вот, это мне больше нравится! – смеюсь и я.
На улице промозгло. Холод пробирается под одежду, несмотря на виски, глаза слезятся от ветра, губы трескаются. Сжав зубы, мы почти бежим, пригнувшись, наплевав на изящество. Неослабевающий ветер гонит обрывки облаков по чернильно-черному небу. Во всем поселке горят огни, разгоняя ночной мрак и одиночество. Я тяну на себя дверь, и на нас выплескиваются волны горячего воздуха и веселья, подстегнутого «Белой лошадью» [21]. Внутри тесно, тепло. Мы вдыхаем чужое дыхание, плывем сквозь тяжелый запах алкоголя и тел. Голоса громкие, близкие. Я уверена, что внутренняя тишина Бет с радостью подчинится этому шуму. Я прокладываю путь через бар, высматриваю в толпе Патрика или Динни, хоть кого-нибудь знакомого. Замечаю наконец дреды Гарри, в укромном закутке в дальней части паба. Беру два виски, воду, поворачиваю голову и кивком приглашаю Бет за собой.
– Привет! – воплю я, первой подходя к столу.
Я узнаю некоторые лица – это люди, которые были на вечеринке в канун Рождества, и другие, кого я встречала в разные дни в лагере. Дениз, Сара и Кип. Динни и Патрик, разумеется. Патрик улыбается до ушей, улыбается и Динни, широко открыв глаза от удивления и радости при виде меня. В следующее мгновение мне кажется, что он улыбался Бет, а не мне, но уверенности нет.
– А вот и хозяйки поместья! Присоединяйтесь к нам, леди! – зовет Патрик, радушно взмахивая рукой над головами. Он разрумянился, глаза блестят.
Гарри хлопает меня по руке, и я, повинуясь порыву, обнимаю его и целую в щеку, наткнувшись на щеточку усов. Динни смотрит вытаращив глаза. Поднимается суматоха, все теснятся на подковообразной скамейке, освобождая место для меня и Бет на другом конце.
– Я, оказывается, здесь никогда не была, – кричу я. – В последний раз, когда мы сюда приезжали, были еще слишком малы!
– Это преступление! Ну, раз вы теперь местные жительницы, пора познакомиться с заведением. Ваше здоровье! – говорит Патрик, и мы сдвигаем стаканы. Холодная жидкость выплескивается через край, попадает на тыльную сторону ладони Динни.
– Извини. – Я смущена, а он пожимает плечом:
– Да ничего. – Динни слизывает виски с кожи, морщится: – Не понимаю, как ты только пьешь эту отраву.
– Четыре глотка… ну, или пять… и привыкаешь, – отвечаю я игриво. – Ну что, ты привыкаешь к роли дяди?
– Нет! Все никак не могу поверить, что у Хани ребенок – она же секунд пять назад сама была ребенком. – Динни, усмехнувшись, качает головой.
– Извлеки максимум удовольствия, пока она еще маленькая, – советует Бет, без особого успеха стараясь перекрыть шум голосов. – Они так быстро растут! Невозможно поверить, до чего быстро! – делает она еще одну попытку, на этот раз погромче.
– Ну, я-то действительно получаю максимум удовольствия! Развлекаюсь с малышкой, а потом отдаю, если навоняет или начинает выть, – ухмыляется Динни.
– Потому-то мне всегда так нравилось быть тетей, – подхватываю я, улыбаясь Бет.
И мы болтаем дальше в том же духе. Сидим себе и болтаем как добрые соседи, как приятели. Я стараюсь не задумываться об этом, не думать, как это чудесно, чтобы не разрушить очарование.
– Как продвигается твое семейное расследование? – спрашивает меня Динни позже, когда мне становится тепло, а лицо слегка немеет.
Я таращусь на него.
– Ты имеешь в виду нашу семейную историю? – переспрашиваю я.
– Нашу? Что ты имеешь в виду?
– Ну, дело в том, что я выяснила, что мы, собственно говоря, родственники. – И я широко улыбаюсь.
Бет хмурится, а Динни глядит недоуменно.
– Рик, о чем ты говоришь? – спрашивает Бет.
– Довольно дальние, троюродные, по прабабке. Серьезно! – добавляю я, заметив недоверчивые, скептические взгляды со всех сторон.
