Вагон-ресторан был слабо освещен. Длиной в двадцать семь футов, он весь насквозь пропах кухонными ароматами и застарелым сигаретным дымом. Вагон был из добрых старых пятидесятых годов. В нем даже сохранились самые настоящие столики и перегородки между ними. Светильники тоже были тех времен. Пол вагона был истерт за десятилетия бесчисленными ногами пассажиров. Найдя небольшой туалет в самом дальнем конце вагона, Софи и Лукас по очереди опорожнили свои давно переполненные мочевые пузыри. Спустя минуту они уселись рядышком возле пустого буфетного прилавка.
— Что ты задумал, Лукас? — спросила Софи, закуривая «Мальборо». Руки ее неудержимо дрожали, когда она распечатывала свежую пачку, обнаруженную в сигаретном автомате рядом с туалетом.
Внимательно поглядев на свою напарницу, Лукас мягко сказал:
— Софи, тебе бы надо что-нибудь съесть.
— Ни за что! Меня сразу вырвет.
— Мы с тобой уже давно ничего не ели, — возразил Лукас, окидывая взглядом вагон.
Соскользнув со своего стула, он подошел к стойке бара, за которой виднелся небольшой холодильник. Внутри не оказалось ничего существенного, кроме нескольких бутылок сока, сваренных вкрутую яиц и упакованных в фольгу пончиков. Но и этого для Лукаса и Софи было вполне достаточно.
— Ух, как есть хочется, — пробормотал Лукас, откусывая вкусный пончик и запивая его холодным молоком — полпакета его он тоже обнаружил в холодильнике. Вкуса молока он не почувствовал, зато прохлада приятно обволакивала обожженный желудок. Потом он открыл пластиковую бутылку с апельсиновым соком и сунул ее в руки Софи.
— Терпеть не могу апельсиновый сок, — заметила Софи, сделав несколько глотков из бутылки. Изобразив на лице гримасу, она поставила бутылку на стойку и глубоко затянулась табачным дымом. Дрожь в руках никак не унималась.
— Скажи, Лукас, что ты задумал, — попросила она. — Я же чувствую, что в твоей хитрой голове созрел какой-то план.
Отставив пустой пакет из-под молока, Лукас провел рукой по своим волосам, чувствуя каждый обнаженный нерв на кончиках пальцев.
— Ничего в этой голове нет, кроме боли.
— Ну, не ты один страдаешь от боли.
— Но я говорю о другой боли.
Софи взглянула на Лукаса и недоуменно пожала плечами:
— О другой боли?
Лукас утвердительно кивнул. Он никак не мог подобрать слова для описания чувства, которое все нарастало в нем после атаки темно-зеленого лимузина. Это была раковая опухоль. Черное пламя, пожиравшее мозг изнутри. Но каким-то странным вывертом оно было полезно. Оно было как магнит, выстраивавший в линию все фибры его существа, направлявший его в нужную сторону.
Еще раз жадно затянувшись, Софи спросила:
— Так о какой боли ты говоришь?
Лукас посмотрел ей в глаза:
— Та штука на дороге...
— Лимузин?
— Да, лимузин.
— И что? При чем тут лимузин?
— Хмыри, что были в нем...
— Ну да, они пытались нас остановить.
Софи вздрогнула и еще раз жадно затянулась.
— Правильно, — кивнул Лукас. — Они пытались нас остановить. Кто бы — или что бы — там ни было, оно пыталось нас остановить. Именно так.
— Ты что, думаешь, проклятие исходило от них?
Лукас ответил не сразу. Он молча отошел к окну, его ноги болезненно отзывались на постоянную вибрацию пола. Сейчас он находился в транспорте, которым управлял не он сам, а кто-то другой. Это наводило на мысль о том, что в любой момент вагон может остановиться, и тогда все трое вспыхнут живыми факелами и погибнут мучительной смертью. И он уже ничего не сможет сделать.
Глядя в окно на ночные пейзажи, Лукас в который раз обдумывал свой план. Он чувствовал, что находится на волоске от гибели. Потом повернулся к Софи и сказал:
— Да, я думаю, от них.
Глаза Софи внезапно наполнились слезами.
— Их больше нет, Лукас. Их нет, а мы все еще в заднице!
— Подожди, не кипятись! Не все так просто... Когда тот лимузин шел за нами...
— Ну да, ты слышал по рации какую-то ерунду...
— Да, какую-то ерунду. — Лукас взвешивал слова. Он не знал, что видела или слышала Софи на семьдесят девятом шоссе. — Ерунду, которую не может знать никто на свете. Это было из моего детства. Из давней жизни в Лос-Анджелесе. Эта ерунда шла точно в мою проклятую центральную нервную систему — понимаешь? Мерзкая и болезненная ерунда, которая никогда не уйдет...
— О чем ты говоришь?
— Я говорю, что, похоже, ни один из нас до конца не понимает, с чем мы имеем дело.
— А как ты думаешь, с чем?
— Не знаю.
— Что это было, по-твоему?
— Не знаю.
— Брось, Лукас! Ты что, считаешь, это как-то связано с тем, о чем говорил дядя Флако? Это был Зверь?
Лукас покачал головой:
— Нет, нет, нет... Послушай, это уже не имеет значения, потому что лимузина больше нет. Я просто хочу сказать, что мне тогда было очень больно.
— Лукас, что ты задумал?
Он уже хотел было во всем ей признаться, но сдержался и долгую минуту смотрел на хрупкую маленькую фигурку. Он всегда гордился тем, что их с Софи взаимоотношения были построены на полной честности. Они ничего не скрывали друг от друга. Ничего. И от этого, казалось, их дружба только выигрывала. Но теперь, впервые за все время их знакомства, Лукас решил соврать, и крупно.
— Мой план, — ответил он, — состоит в том, чтобы оставаться в поезде до тех пор, пока это сучье проклятие не ослабеет.
Софи погасила окурок о стальной прилавок. На ее лице отразилась нараставшая тревога, щеки вспыхнули.
— Это и есть твой план?
— Да, это и есть мой план.
— Лапшу мне на уши вешаешь?
— Никак нет, мэм.
— Лукас, мы в этом поезде считай что покойники. Не говоря уже о прочем, топливо кончится раньше проклятия — если проклятие вообще кончится.
Лукас посмотрел ей в глаза.
— У этих тепловозов топливные баки на тонны.
— Нас рано или поздно остановят, Лукас.
Лукас молчал, рассеянно прислушиваясь к ровному перестуку колес. Софи была абсолютно права. На теперешней скорости к рассвету они доберутся до города Пуэбло в штате Колорадо. Но кто знает, что сейчас делается на сортировочной станции, откуда самовольно уехал этот поезд? Мало ли что сказал им старый машинист! Возможно, руководство компании «Амтрак» уже поставило на уши дорожную полицию на всех станциях по маршруту сбежавшего поезда! Возможно, уже сейчас устанавливаются многочисленные автоматические ловушки, блокираторы рельсов, переводятся дорожные стрелки. Пусть старик машинист стал их почти добровольным соучастником, поезд так или иначе сумеют остановить. Именно поэтому Лукасу было необходимо как можно скорее начать действовать. Элемент внезапности был для его плана критичным.
