— Вы действительно хотите захватить электростанцию? — спросил Григорий.
— Еще бы, ведь это моя идея, — ответил Фрэнк.
— Мне терять нечего, — заметил Григорий. — Но если поймают вас…
— Черта с два, — отрезал Фрэнк. — Победив или проиграв, я нипочем не дамся им в руки. Я это твердо себе пообещал.
— Зачем? На что вы рассчитываете?
— Деньги. — Фрэнк ухмыльнулся. — Я парень простой, с меня хватит и зелененьких. Вы можете болтать сколько угодно, пугать мир, привлекать всеобщее внимание, меня это не волнует. Они не получат станцию, пока я не возьму свое. Иначе им придется крепко пожалеть.
Фрэнк был профессионалом и приступил к операции с полным знанием дела. Он съездил в Нью-Йорк к театральному костюмеру и взял напрокат полицейскую форму. Потом он отправился в Нью-Гэмпшир и приобрел в трех ломбардах три пистолета, два из которых оторвали бы руки всякому, кто рискнул бы ими воспользоваться, но это не имело значения. Эти пистолеты были нужны только для маскарада. Третий был в рабочем состоянии, но не годился для прицельной стрельбы, этот пистолет предполагалось использовать как пугач.
Вернувшись в Стокбридж, Фрэнк порылся в груде брошенной Джеком Остоном старой одежды и отыскал в ней дряхлые застиранные темно-синие рабочие брюки и рубашку из красной шотландки. Потом он сходил в магазин канцтоваров, приобрел блокнот на дощечке и стопку чистых бланков, один день не побрился и в таком виде отправился в «Келли транзит». Побродив по огромной стоянке, он торопливо подошел к окошку диспетчера, заглянул в блокнот и заявил:
— Мне нужен автобус номер 271.
Было полпятого вечера, рабочий день диспетчера подходил к концу, и, что более важно, через полчаса на Грин-Медоу должна была заступать очередная смена. Если все пойдет по плану, автобус номер 271 прибудет к воротам станции первым.
Диспетчер оторвался от кроссворда, поднял глаза и спросил:
— Чей заказ?
— Гараж Хайятта, — отозвался Фрэнк, делая вид, будто ему совершенно наплевать, дадут автобус или нет.
— Кажется, двести семьдесят первый в рейсе, — сказал диспетчер.
Нужный автобус был на месте; Фрэнк заметил номер, пока расхаживал по площадке. И тем не менее он пожал плечами и ответил:
— Мне это до лампочки, приятель. Поеду назад в гараж, — и пошел прочь.
— Эй! Эй! Постойте! Я должен проверить!
Фрэнк остановился, оглянулся и процедил:
— Так пошевеливайтесь, дружище. Мне еще домой ехать.
— Сейчас поглядим. — Диспетчер просмотрел ведомости и сказал: — Да, он здесь. Стоит где-то поблизости. Подождите минутку, — с этими словами он повернулся к Фрэнку спиной и принялся изучать ряды ключей, висевших на стене. Потом он оторвал задницу от стула и, тяжело ступая, пошел к двери. — Сейчас посмотрим, — добавил диспетчер, перебирая бирки ключей. В конце концов он прищурился и обвел взглядом площадку, забитую автобусами. — Двести семьдесят первый должен быть где-то поблизости, — пробормотал он.
Фрэнк безучастно ждал, и диспетчеру потребовалось целых три минуты, чтобы найти автобус, стоявший у него перед носом. Номер 271 был нанесен на заднюю аварийную дверцу и на левую сторону лобового стекла, словно нарисованная бровь. На обоих бортах под окнами красовались большие черные буквы: «Церковная школа „Посланник Господен“».
— Похоже, это он, — заметил диспетчер.
— Вам лучше знать, приятель.
Диспетчер заставил Фрэнка расписаться (тот нацарапал в углу бланка «Джордж Вашингтон»), протянул ему ключ, и автобус отправился в путь.
— Все в порядке. Годится, — сказала Мария-Елена.
Что «в порядке»? Что и для чего «годится»? Марии-Елене было все равно. Она даже не задумывалась над этими вопросами. Ответ был готов заранее: «Все в порядке. Годится».
Ей вполне хватало того, что она знала. Мария-Елена знала, что движение — жизнь, неподвижность — смерть. Она знала, что группа людей, объединенных целью, — это жизнь, а одинокий человек, лишенный цели, — смерть. Мария-Елена знала, что поющий человек — это жизнь, а человек, у которого отняли песню (и даже записи и память о песнях, которые он пел когда-то), — смерть. Она знала и то, что слишком долго пребывала в состоянии смерти. Она знала, что смерть все равно придет, настигнет всех без исключения — кого-то раньше, кого-то позже, — но была уверена в том, что умирать до наступления физической смерти недостойно человека.
Фрэнк вернул ее к жизни и собирался что-то сделать, а делать что-то, не важно что, неизмеримо лучше, чем пребывать в летаргическом сне, в котором Мария-Елена провела долгие годы.
Мария-Елена вела автобус, нахлобучив шоферскую фуражку и нацепив очки с дымчатыми стеклами, из опасения ненароком попасться на глаза кому-нибудь из знакомых демонстрантов, толпившихся по своему обыкновению у ворот станции (как будто такая встреча могла иметь сколь-нибудь значимые последствия). Фрэнк в синей форме охранника стоял на нижней ступеньке, невозмутимо поглядывая в лобовое стекло. В двух рядах позади справа от Фрэнка, сидел Кван в костюме, белой сорочке и при галстуке; добрую четверть персонала Грин-Медоу составляли азиаты, и присутствие Квана лишь добавляло облику заговорщиков достоверности. Еще через два ряда сидел Григорий в клетчатой рубашке с распахнутым воротом — эдакий высоколобый, витающий в облаках и презирающий всякие условности вроде галстуков. Пэми сидела по другую сторону прохода. На ней были черный джемпер, скромная нитка жемчуга и очки в роговой оправе; прежде растрепанные волосы собраны в безупречный пучок. Неясно, кого должна была изображать Пэми, но выглядела она вполне прилично.
Впрочем, ломать комедию пришлось недолго. Автобусы сворачивали и въезжали в заблаговременно открытые ворота станции, не останавливаясь, чтобы не стать легкой добычей забастовщиков и демонстрантов. Полицейские и охранники увидели то, что ожидали увидеть, — желтый автобус «Келли транзит» с женщиной за рулем, охранником в синей форме и высоколобыми пассажирами в салоне; к тому же автобус прибыл по расписанию, так что его пропустили беспрепятственно.
Территория внутри периметра была тщательно ухожена, являя постороннему взгляду опрятный склон с фруктовыми деревьями и подстриженными кустами на фоне густой купы более высоких пихт различных пород. Двухрядная асфальтовая дорога убегала вверх по склону, и, лишь достигнув вершины холма и перевалив за нее, лишь оказавшись под сенью деревьев, пятеро лазутчиков в полной мере почувствовали, что первый этап операции благополучно завершен.
Впереди возвышался усеченный конус станции, унылая бетонная бочка без окон. Под бетоном скрывался стальной колпак, а под ним, в свою очередь, находились реактор в защитной оболочке, стержни замедлителя, парогенератор, теплообменник, фильтры, клапаны и отстойник. Все это вкупе составляло сердце станции, ее живую сущность, с которой пятерым людям в автобусе придется совладать, если они хотят чего-то добиться; разумеется, при условии, что их не выведут отсюда в наручниках.
