– Может, оставим эти гадости? – предложил я.
– Да это я только так, для примера. – Она повела плечами. – Так вот, значит, раздуло ее, а Вовик всем своим дружкам по котеночку пообещал. Вот месяц проходит, другой. К Володьке-то и пристают: где котята обещанные? А кошка сдулась и даже отощала как-то…
– Ну хватит! – взмолился я.
– Немного осталось. Ну а Вовик и говорит: это, дескать, не котята были, а газы…
Мария захохотала так, что у нее выступили слезы. Меня же эта душещипательная история нисколько не впечатлила.
– Ну ладно, так и быть. Поговорю я с Хреновым…
Мадам Еписеева с визгом бросилась мне на шею и покрыла мое лицо быстрыми, мелкими поцелуями.
«Ласковые они, все-таки, женщины, когда с ними душа в душу», – растроганно подумал я.
Теперь надо изобрести новый гимназический предмет. И заинтересовать Игоря.
Глава 53
Не продается вдохновенье…
– И ты туда же!!! Отвечай, откуда у тебя в комнате эта гадость?! Мужик проснулся?!
Меня передернуло от дикого крика в коридоре. Что это значит – «мужик проснулся»? Тут не то что мужик – мертвый олень проснется. За окном разгорался весенний день. Воробьи, которые еще вчера сидели нахохленные на ветке, сегодня весело гадили на теснящиеся у подъезда автомобили. Любой фенолог сказал бы, что скоро май. А вдохновленный ими (фенологом и маем) поэт не преминул бы заметить что-нибудь о ночных соловьях.
– Я ТЕБЯ спрашиваю или нет?! – продолжала надрываться мадам Еписеева.
В ответ что-то невразумительно булькало.
Я извлек ноги из-под теплого одеяла и сунул их в тапочки. На цыпочках подкрался к двери и осторожно выглянул из комнаты. Моим глазам предстала совершенно невероятная картина. Посреди коридора, понурив вихрастую голову, топтался хулиган Еписеев. Перед ним бесновалась Мария. Она то и дело выкрикивала: «Я тебя спрашиваю?!» – и трясла у еписеевского носа огромным бежевым лифчиком, который вполне сгодился бы для рекордсменки-буренки. Лифчик раскачивался из стороны в сторону, позвякивая тяжелыми застежками.
«Что-то в последнее время меня слишком часто преследует этот предмет туалета, – подумал я и двинулся к ванной комнате.
– Сеня! – воззвала мадам Елисеева. – Ты у нас педагог! Ты мужчина, наконец! Врежь ты этому щенку! Я уже всю руку об него отбила!
В доказательство она потрясла красной ладошкой. Еписеев исподлобья взглянул на меня и сделал попытку приблизиться к своему мотоциклу. Маша заметила его маневр.
– Куд-да?!! – корабельной сиреной взвыла она. – Ты сначала ответь, откуда у тебя ЭТО?!
– Да не мое оно, не мое, – проворчал Елисеев и злорадно глянул на меня: ну, мол, сейчас и тебе достанется на орехи. – Ты лучше у своего Кириллыча спроси…
– Я т-те дам сейчас Кириллыча, я т-те дам! – Мария принялась хлестать лифчиком по хулиганским щекам. – Ну ты подумай, Сень, – завершив экзекуцию, жена уставилась на меня, – захожу я в комнату, мальчика разбудить, и вижу в углу вот это! – Она потрясла бежевой тряпицей перед моим носом. Я инстинктивно сжался. – Ну! Откуда это, я спрашиваю?! Откуда?!
О! Я-то прекрасно знал откуда! Наверняка лифчик выпал из Елениных тюков и баулов. Когда мы в спешке покидали квартиру. По-человечески мне было жаль беднягу Еписеева. Однако воспоминания о его проделках и издевательствах взяли верх. Я решил не признаваться.
– Разбирайтесь сами, – буркнул я, проскользнул в ванную и закрыл задвижку.
Начищая зубы до кафельного блеска, я слушал жалобные завывания Еписеева. Но как только я покончил с гигиеническими процедурами, шум стих.
– Ты у меня вспомнишь, козел! – прошипели под дверью.
Мотоцикл загрохотал вниз по лестнице.
Я вышел.
– С Володей что-то творится, – скорбно проговорила Мария.
– Да все нормально, – пробубнил я, уткнув лицо в полотенце. – Не он первый…
– Но это же ужасно! Значит, пока нас нет дома, он приводит женщин! Старух каких-то, судя по размерам этой штуки!
Я вышел из ванной.
– 95-D бывает не только у старух, – тоном знатока заметил я.
Мария ошеломленно уставилась на меня. Переступила с ноги на ногу и ласково спросила:
– Ты кушать будешь?
– ЕСТЬ я не хочу!
– Но у тебя же сегодня такой важный разговор? Хотя бы кашки?
Ах да! Совсем забыл. Надо поговорить с Хреновым относительно бесполезной, но хорошо оплачиваемой гимназической деятельности. На кашку придется согласиться. Только вот что бы предложить?
По пути на работу я так ничего и не придумал. В учительской, которая теперь была похожа на кабинет партийного деятеля средней руки, меня встретила только Сонечка. Сегодня был как раз день ее секс-факультатива. «Вот это я смог бы потянуть», – подумал я. Но, вспомнив, какую истерику закатила Софья Петровна, когда я ненароком посягнул на ее биологические часы, я отверг эту мысль. Не хватало еще, чтобы из-за ее козней я вылетел и из гимназии!
– Здравствуйте, Софья Петровна! Как идет торговля хот-догами? – поинтересовался я.
Из угла донеслось шипение, словно вдруг ожили все Сонечкины заспиртованные гады.
– Что ж, – понял я шипение по-своему, – будем надеяться, что нынешние выходные будут более удачными.
На стене в золоченой рамке висело расписание уроков. Напротив фамилии Еписеев А. К. (Боже! Это я!) старческим почерком с завитушками было выведено:
Стихосложение. 15 минут. Остальные полчаса – введение в курс лекций поДеловому отказу от сотрудничества с неконкуренто – и неплатежеспособным партнером или сотрудником, неудовлетворительно выполняющим свои непосредственные обязанности.
Совсем изъять из гимназической программы стихи, как ни бился Хренов и ни доказывал, что будущей деловой элите это ни к чему, РОНО не разрешило. Значит, теперь мне придется за четверть часа объять всю поэзию от Пушкина до Бродского. А остальные тридцать минут бубнить о правилах написания вежливого, но хамского отказа разным категориям лиц. К слову, этому самому отказу в хреновской программе было посвящено не менее четверти всех занятий по русскому языку. Остальные три четверти занимала подобная же, но необходимая «нашему будущему» ересь.
Радовало одно – класс, вернее, группа второй ступени, у меня теперь небольшая. Всего пять человек.
По школьным коридорам разнеслись позывные, которые теперь заменяли звонок:
Вечерний звон, вечерний звон…
Как много дум…
Впрочем, нет. Думы нынешних школьников также должны быть новыми, а потому слащавый мужской голос пропел по-английски:
Those evening bells, those evening bells…
Пора на урок. Я картинно помахал Сонечке, обложившейся брошюрками по культуре секса, и вышел из учительской. Хренова придется ловить после уроков.
