Ознакомительная версия.
И, распахнув ворота одной из трибун, он трубным гласом возвестил о скором начале Страшного суда.
Каково же было его удивление, когда никто не поспешил на зов. «Может, они не слышат?» – предположил он и повторил попытку.
– Я прошу вас не хулиганить и не мешать тренировке. – На архангела строго смотрел человек в спортивном костюме со свистком на шее.
– Так Страшный суд ведь! – возвестил архангел.
– Молодой человек, не морочьте голову! У нас до параолимпиады осталось меньше месяца, нам каждый час дорог. Дайте потренироваться, и пускай там на нас профессиональные судьи смотрят. Вы же видите, люди на полную катушку выкладываются, а вы мешаете. Идите себе с Богом, не мешайте людям верить в себя.
Рафаил аккуратно закрыл за собой ворота и задумчиво побрел обратно к площади.
Урсула не была довольна собой. Все знают, что она лучшая, но это никак не дает ей права расслабляться. Она знала, что может больше. Тем более что от нее требовалось только петь, то есть делать то, без чего была бы невозможна сама ее жизнь. И потому она кивнула учителю, показывая, что справилась с минутной слабостью и вновь готова к работе.
Пальцы учителя привычно легли на клавиши, и из открытого окна полилась бессмертная «Аве Мария»:
«Ave Maria,
Gratia plena.
Maria, gratia plena,
Maria, gratia plena.
Ave, ave, Dominus,
Dominus tecum,
Benedicta tu in mulieribus
Et benedictus,
Et benedictus fructus ventris,
Ventristui, Jesus.
Ave Maria…»
Иеремиил стоял перед дверью класса и понимал, что прервать эту музыку не имеет права даже во имя Страшного суда.
– Вы куда без спецодежды? Вам кто позволил регламент нарушать? – накинулся на Разиила старичок в белом халате и шапочке, полностью скрывающей волосы.
За спиной старичка суетилась целая куча народу в таких же белых одеждах.
– Иван Ефремович, смотрите, пошла, пошла реакция! – закричал кто-то.
– Отлично! Берите пробы! – не оборачиваясь, распорядился старичок. – Я сейчас.
И он вновь повернулся к архангелу: – Так вы по какому вопросу?
– Я, собственно, по поводу Страшного суда…
– А, да, слышал, в прессе писали. Но при всем уважении должен заметить, что наша лаборатория никак не может принять участие в вашем мероприятии. Вы же видите, мы на пороге открытия. Вакцина – это не мелочь какая-нибудь, мы для всего человечества работаем!
Михаил догнал их уже почти у вершины. Просто поразительно, для чего этим людям понадобилось, вместо того чтобы сидеть дома и по зову трубы явиться на площадь, карабкаться на этот почти отвесный ледник, задыхаясь, оскальзываясь, то и дело норовя рухнуть в пропасть. Он и сам слегка запыхался, даром что архангел. Мороз пробирался даже под крылья, несмотря на то, что он секунду назад прибыл сюда, а эти люди идут по едва видимой тропе, возможно, уже несколько дней, а то и недель.
– Стойте! – Он протянул к путникам руку. – Вам надо вниз.
Ведущий повернулся к Михаилу и обжег его взглядом: на почерневшем от мороза и нехватки кислорода лице глаза горели нечеловеческим огнем:
– Вниз, говоришь? Нет, врешь! Нам надо вверх! Видишь вершину? Мы до нее дойдем, пусть сам черт стоит у нас на дороге.
«Дойдут», – подумал Михаил. И вернулся на площадь.
Ринальдо никак не мог оглянуться – картина не отпускала. Скорее, скорее, пока не ушло вдохновение и пока еще есть свет, выплеснуть на холст образ, мучивший его последние две недели. Пусть профаны думают, что художнику все равно, что писать, лишь бы деньги платили. Все так, но сейчас он пишет для себя, для души о том, что идет из самых глубин ее, из того самого душевного естества, которым является он сам. Он пишет – себя! И неважно, что в этот момент его душа пленена образом красавицы, обуздывающей сказочного единорога.
Обернуться и потерять хоть мгновение этого волшебного часа уходящего солнца Ринальдо никак не мог. Хотя и чувствовал за спиной присутствие постороннего.
Но вот солнце спустилось еще на один градус, и свет безвозвратно ушел.
Художник обернулся.
В дверях мастерской стоял высокий человек в балахоне, зачем-то оснащенном парой больших белых крыльев, и с интересом разглядывал висящие на стенах полотна.
– Вы заказчик? Мы с вами договаривались? – Ринальдо нахмурил лоб, пытаясь припомнить: неужели он кому-то назначил встречу?
– Нет, нет, лично с вами мы не договаривались. – Незнакомец представиться не пожелал. – Просто сегодня Страшный суд, и вас уже давно ждут на площади.
– Вы шутите? Я едва освободил время для своей картины – вы понимаете, своей, своей собственной, не на заказ, а вы говорите, меня где-то ждут! – Он разозлился не на шутку. – Так вот что я вам скажу, любезнейший. Подождут! Я, может быть, впервые в жизни пишу то, о чем поет душа. И никому не удастся отнять у меня мою картину!
Незнакомец с крыльями, оказывается, очень высок. Ринальдо осознал это, когда обнаружил, что яростно машет кистью на уровне его груди. Несколько капелек ярко-желтой охры попали на правое крыло, отчего оно казалось освещенным солнцем.
– Ой, простите, я сейчас уберу.
И он кинулся к столу за растворителем.
А когда обернулся, незнакомца в мастерской уже не было.
Ив любил Клер. А Клер любила Ива. Они любили друг друга с самой первой минуты, когда их взгляды встретились в переполненном вагоне метро. Они любили друг друга.
Но сегодня, сейчас, в это мгновение Ив любил Клер жадно, нежно, самозабвенно, беря всю ее и отдавая ей всего себя до капли, до дна. А Клер, отдавшись на волю его рук, послушная, мягкая и горячая, стонала от наслаждения его любовью.
Азраил – ангел смерти – стоял, набросив на себя невидимое покрывало, и не мог оторваться от созерцания того волшебного таинства, что сейчас разворачивалось перед ним. Он видел, как в чреве Клер прямо здесь и сейчас зарождается новая жизнь. На его глазах эти двое создавали нового человека, вкладывая в этот божественный труд всех себя без остатка.
Он знал, что никогда не сможет сотворить ничего подобного.
К вечеру архангелы вновь собрались на площади.
Люди по-прежнему сидели на земле. Наскучив ожиданием и проголодавшись, они доставали невесть каким образом оказавшиеся с ними припасы и, закусывая, вели неспешные беседы между собой.
Архангелы прислушались.
– А моя сноха всегда добавляет масло, да не рапсовое, упаси Боже, – только оливковое…
– Лучше с вечера прикормить, тогда утром они на то же место идут. На зорьке такая тишина, туман, ни зги не видно – только чувствуешь, как леска дрожать начинает…
– Медом пробовали? Говорят, мед очень для этого дела полезно…
– Две вместе, один накид, а потом убавляйте постепенно…
Гавриил пригляделся: несколько женщин, усевшись в кружок, принялись за вязание. Невероятно! Они пришли на Страшный суд, но взяли с собой недовязанные шарфы и носки, чтобы завершить начатое.
Архангелы, осторожно обходя сидящих, приблизились к старцу, расположившемуся на ступенях старинного храма. Из полуоткрытой двери звучал орган. Стаккато то рассыпалось по площади, то, набирая глубину, рокотало басовыми трубами.
– Бах, – сказал старец, вставая. – Прекрасная музыка.
Он оказался весьма высок, даже выше, чем некоторые из архангелов.
– Ну, что скажете? Где остальные? – обратился он к ним.
Архангелы переглянулись.
Как видно, они уже решили между собой, что отвечать, ибо вперед выдвинулся Самуил:
– Господи, они творят!
– Конечно, я же создал их по своему образу и подобию. Они – творцы.
– Но они все время творят. Даже здесь, на площади, они не останавливаются. Все, что они делают, от пирогов и носков до покорения гор, – это акты творения!
– И что? Что по этому поводу будем делать? – Старец, конечно, знал ответ, но как хороший учитель добивался, чтобы ученики нашли нужное решение сами, без подсказки.
Архангелы опустили глаза. Первым решился Уриил:
– Господи, прости нас. Ты сказал, что сотворил ты Землю, и поверили мы тебе. Но твои творения все еще создают и творят, и видим мы, что не все на Земле уже является сотворенным. Акт творения – божественный акт – продолжается. Что же делать нам?
– Что же, архангел света, если продолжается божественный акт творения, можно ли прервать его? Возможно ли судить тех, кто наделен силой творца?
Вечерело.
Незаметно с площади исчезли архангелы вместе с большой амбарной книгой.
Кто-то сказал: «Похоже, передумали – не будет Судного дня».
Люди стали расходиться с площади, торопясь вернуться до темноты под родную крышу.
А в церкви по-прежнему рокотал орган…
Ночью над лесом поднялась большая круглая луна.
Она неторопливо плыла по черному, усыпанному звездами небу, освещая верхушки деревьев. Но один Лунный Зайчик – молоденький и оттого очень любопытный – пробрался сквозь густую крону, чтобы посмотреть, а нет ли там, в лесу, чего-нибудь интересного.
Ознакомительная версия.
