Затопеч приводит меня в дом с окнами-бойницами, где кто-то сидит в кресле у камина: он оборачивается, а пламя так и продолжает мерцать в его глазах, словно перед ним не я, а громадный пылающий очаг.
"Мы должны держаться заодно, Ядвига. Чтобы когда-нибудь выйти из тени и вернуть то, что положено нам по праву рождения. И вместо чего ты получила позор", - и мне снова будто обжигает пламенем руку.
- ... позор, - вслух повторяю я, словно эхо. А в голове холодно и ясно, как в морозный день в лесу, и я понимаю, что вот она - моя дорога.
"Месть... Гордость... Честь... Равновесие..." - череда слов, и каждое отзывается в моей душе со звуком оборвавшейся струны. Пытаюсь встать, но раздаётся резкое "сидеть!" - этого не слышит никто кроме меня, хотя в комнате есть кто-то ещё. Как и разговор без слов, словно в мире остались только я и он. Пальцами проводит по моей руке:
"Ты уже перешла грань. Точку невозврата. Я дам тебе всё, что ты хочешь: власть и месть. Я буду говорить, а ты слушать. Я решу, а ты сделаешь. Оно стоит того, поверь", - и сила... власть... любовь... страх... преклонение... бесконечность... ненависть... для вас, мой Господин... Вот так, в одну минуту осознавая, кто есть кто. Я едва могу выговорить слова Клятвы, но потом он наконец-то, о, Создатель, позволяет поцеловать ему руку - потому что отныне я принадлежу без остатка только ему. Перестать принадлежать себе - не большая цена за будущее. Оно стоит того.
- Божоле, Ядвига, ты ведь любишь, кажется? - Затопеч подаёт мне бокал, но хрусталь, становясь вдруг, как подтаявший лёд, выскальзывает из пальцев, падает и с оглушительным звоном разлетается стеклянными брызгами. О, нет! Словно в детстве, когда сделаешь при гостях что-то, вроде бы и невинное, однако становится стыдно, ведь все подумают, что я маленькая, а я вовсе не маленькая... Откуда-то прибегает карлик-челядинец и убирает кроваво-красную лужу - но это всего только Божоле...
Меня измучили сны ниоткуда: старуха-провидица, которую я не видела никогда в жизни - она давным-давно была в могиле. Было смешно вспоминать уличные байки и "пшеводника" полуграмотной карпатской крестьянки. Я долго-долго смотрю на стену крепости Утгард, всю в прожилках влаги - и вот глаза закрываются, но чёртов сон один и тот же. Провидица страшная, как смерть, сидит, крючковатыми сухими пальцами вцепившись в край стола. Отблески пламени очага на смуглом лице, и от этого нос становится ещё длиннее, а лицо - уродливее, будто она только вылезла из адского пекла, да ещё и кутается в шаль, точно ей теперь всё время холодно. Серьги-кольца раскачиваются и посвёркивают, отражая огонь, блики пламени пляшут и на хрустальной сфере на столе... В детстве и у меня был снежный шар, от которого веяло зимой.
Во сне мне тоже было холодно от хрустальной сферы, хотя я не знала, есть ли там снег или шар просто сделан из цельного куска хрусталя. Впрочем, в Межзеркалье холодно всегда.
В этих снах мне о чём-то говорили, но смысл непостижимым образом ускользал. Проснувшись, я пыталась вспомнить его - как будто сложить кусочки мозаики, - но бесполезно. Всё казалось, что некоторых кусочков не хватало.
Наверное, такой вид принимал бред, вызванный болезнью.
Я кашляю так, что трясутся стены крепости. Лёгкие наполняются кровью, и я сплёвываю её в жестяную раковину. Если есть силы до неё дойти. Или прямо на пол, и кровь темнеет на грязном камне застывшими кляксами.
Конвоиры, все, как один, имеют внушительные габариты - для предотвращения любых инцидентов. Пара мордоворотов каждый час обходит этаж. Здесь хорошо платят - тем, кто не боится растерять последние мозги, за неимением таковых. Скрежет заржавленных петель - шаги, которые начинаются в южном конце коридора, а заканчиваются в северном - звон ключей, - а потом всё это повторяется по новой.
Двери глухие, как в сейфе, с крошечным глазком. Хотя я всё слышу даже через них. Говорят, что в тюрьме слух обостряется, особенно, если почти нет света, за исключением крошечного блика на потолке: зарешёченное окно настолько высоко и глубоко в толще крепостной стены, что его невозможно увидеть. Если, конечно, не встать на койку и не подпрыгнуть так высоко, как только можешь. Но на это уже нет ни сил, ни желания, и ты просто думаешь: к чёрту это окно, за которым всё равно одна только серая хмарь.
Конвой меняется каждые полгода - больше даже им выдержать трудно. Но это своё ежечасное "скрежет - шаги - звон" они не пропускают и во время пересмены - так что даже зло начинает разбирать. Зато на следующий день тебя принимаются мордовать со свежими силами. Разум тут бессилен, вместо этого достаются обыкновенные тумаки. И ты просто учишься беречь голову и закрываешь другой рукой живот.
Несмотря на это, ещё с прошлого раза я помнила, что они обязаны выводить нас на прогулку - раз в три дня. О, уже трижды будь благословен Закон, и воистину благ Благой Двор! Каменный стакан несколькими уровнями выше, глубокий, как колодец. Один час, раз в три дня - для тех, кто хочет. То есть для всех, кто ещё не рехнулся окончательно.
Таким образом я узнала, что напротив меня обитает Лена.
Она увидела меня первой.
Меня впихивают в этот каменный мешок, и железная дверь быстро захлопывается, словно чёртов боров без мозгов боится, что я успею развернуться и вцепиться ему в глаза.
Серый дневной свет неприятно ослепляет. Сначала я вообще ничего толком не вижу. Зато слышу.
- Близзард, - говорит кто-то сзади. Без всякого выражения, просто констатируя факт.
Я оборачиваюсь и узнаю её. Она стоит возле самого входа. Длинные с проседью волосы свешиваются грязными космами и отбрасывают тень на лицо, с которого на меня глядят глаза без малейшего признака безумия. То есть безумия в понимании других людей. Безумие, свойственное ей, Лене, по-прежнему с ней. Так же, как и со мной - моё.
- Легран.
Она подходит ко мне, и вдруг что-то привлекает её внимание. Холодными пальцами она прикасается к моей левой щеке. Там остались глубокие борозды шрамов, любезно оставленные на память Доришем.
- Кто тебя так? - спрашивает она.
- Дориш, - усмехаюсь я.
Лена кивает. Видимо, знает, о чём речь.
- Цены бы ему не было, - замечает она. - Вот всегда так: не было бы, если бы не. Обрати внимание. Всегда какие-нибудь "не" или "бы".
Двор придавлен серым небом, в воздухе кружатся сухие колючие снежинки и ложатся нам на головы. Я не совсем уверена, что это - то ли снег, то ли седина, потому что они не тают.
- Как там? - Лена кивает куда-то в сторону, и я понимаю, что она спрашивает обо всём, что осталось далеко, в мире снаружи зеркал.
