Тесса успела разглядеть все это за доли секунды.
Она увидела, как крайний передний сегмент растянулся в стороны, словно губы, обнажив зияющую пасть, розовую, как жевательная резинка и усеянную рядами крючковатых, острых как кровельные гвозди, зубов. Они были выпачканы в ее крови.
Это все, что она увидела.
Червь зашипел.
Потом подпрыгнул и вцепился ей в лицо. Не успела Тесса опомниться, как уже лежала на полу. Червь ударил снова, похожий на губы сегмент растянулся еще сильнее и зубы выдвинулись из десен как у акулы, впиваясь все глубже в лицо Тессы.
К тому моменту она почти потеряла сознание.
Стонала, кряхтела, дрожала… но уже слабо.
Находясь словно в тумане, она чувствовала, как червь вгрызается и всасывается ей в лицо. Левый глаз с влажным хлопком выскочил из глазницы.
Боли не было. Только хлюпанье и чавканье кормящегося от нее червя.
— Пэт?
Кэтлин оглянулась на грузовик, стоящий на подъездной дорожке. Она увидела текущую грязевую реку, окружающую его, и больше ничего.
— Пэт?
Может, он обошел машину с другой стороны? Грузовик был такой высокий, что из-за него ничего не было видно. Не было слышно ничего кроме плеска студенистой жижи. Она с трудом сглотнула, пытаясь все осмыслить.
Она повернулась у нему спиной.
Пошла в дом собрать малыша Джесси и кое-что еще, что успеет собрать, пока Пэт подгоняет грузовик к крыльцу. Взялась за дверную ручку, вошла в дом… и тут услышала, как Пэт крякнул, словно его пнули в живот, а потом раздался всплеск.
Когда она вернулась, Пит просто… исчез.
Словно наэлектризованная, Кэтлин бросилась вниз по лестнице и, оказавшись в скользкой грязи, чуть не потеряла равновесие. Потревоженная грязь выдала облако зловонного горячего газа.
— ПЭТ? — закричала Кэтлин. — ПЭТ? ПЭТ!
Его нигде не было видно, паника тут же охватила ее. Единственным возможным объяснением было то, что он поскользнулся, упал, ударился головой о грузовик и ушел под грязь. Ее здесь было фута три, вполне достаточно, чтобы скрыть тело. Это вещество не походило на воду… густое и стоячее, как речной ил. Он не смог бы выплыть на поверхность так легко, как если бы был в воде.
Не паникуй. Не теряй время, но и не паникуй. Действуй спокойно, быстро и эффективно.
Она слышала эти слова у себя в голове, но совершенно не обращала на них внимания. Упав на колени в зловонную грязь, она почувствовав, как та просачивается ей в штаны и залазит в ботинки. Она была не холодная, а неприятно теплая, словно живая. Кэтлин стала отчаянно шарить в ней руками. Если он действительно ударился головой, она его нащупает. Он должен быть прямо рядом с грузовиком.
Но его там не было.
Пока она шарила по дну, фактически взбалтывая жижу, от невыносимого зловония закружилась голова. Она закричала, — СЮДА! МНЕ НУЖНА ПОМОЩЬ! ПОЖАЛУЙСТА!
Еще меньше десяти назад на верандах толпились люди, а сейчас всех будто ветром сдуло. Она пошарила рядом с грузовиком, и даже под ним, чуть не окунувшись лицом в дымящуюся грязь.
Пэта нигде не было.
Он просто исчез.
На четвереньках она заползла за грузовик с другой стороны, плача навзрыд. Пошарив в грязи, подняла глаза на саму машину. Она была белая, жемчужно-белая, но теперь по пассажирской двери стекали ярко-красные ручейки, как будто кто-то выплеснул на нее ведро крови, и она только начала подсыхать.
Боже мой, боже мой.
Кэтлин продолжала шарить, пытаясь найти хоть что-то. Она уже не плакала, а лишь издавала разрозненные, жалкие всхлипы.
Подожди-ка.
Она что-то нащупала.
Схватила.
Рука Пэта?
На ощупь это было что-то большое, как его предплечье, только какое-то уж необычно мягкое. Она выдернула его из грязи, и это оказался не Пэт. Это было похоже на… какого-то вымазанного черной жидкостью угря. Он корчился и извивался у нее в руке.
Вскрикнув, она бросила его.
И тут что-то врезалось ей в бедро.
Кэтлин поднялась на ноги, опираясь на грузовик, оставляя на кузове грязные отпечатки, и поспешила спрятаться с другой стороны. Тут что-то задело ее ботинок. Она приковыляла к крыльцу, несколько раз поскользнувшись и свалившись в грязь.
С трудом поднялась по лестнице.
Услышала за спиной какой-то всплеск.
Не оглядывайся. Ни в коем случае не оглядывайся, потому что ты увидишь…
Не слушая свой внутренний голос, она обернулась и видела, как нечто, похожее на выгнутую шею питона, поднялось из грязи, и снова скрылось под поверхностью. Словно акула, показавшая плавник. Кэтлин поняла, что бы это ни было, оно приходило за ней. Как пришло за Пэтом.
Ева Юнг лежала в кровати и ждала конца света, как раньше ждала, когда Леонард займется с ней любовью. Странно было думать об этом, особенно сейчас, когда Леонарда уже несколько лет нет в живых. Но, может, раз ее смертный час настал, нет ничего необычного в том, что женское сердце возвращается к романтичным, жарким и сладким вещам, давно ушедшим, как и летние дни ее молодости.
Годы это листья, постепенно уносимые ветром, пока во дворе не останется ни одного.
Ева знала, что Национальная гвардия и полиция никогда не доберутся до Пайн-стрит. В Кэмберли пять тысяч жителей, и пока они организуются и начнут действовать, уже некого будет спасать. Она знала это, потому что солнце клонилось к закату, и скоро станет темно. А из тьмы придут чудовища. Она знала это очень хорошо. Может, повзрослев, она пыталась отгонять от себя эти мысли… чтобы по ночам было спокойнее спать… но всегда знала, что это правда. Сегодня ночью чудовища заберутся в каждый дом и убьют всех мужчин, женщин и детей.
Это будет не кромешная тьма, как в историях, рассказываемых в детстве ее матерью. Нет, сегодня будет светить луна, яркая и полная. Выглянут звезды, мерцая давно умершим светом, словно осколки алмазов.
Чтобы лучше видеть вас, мои дорогие. Когда я буду поедать вас.
Ева подумала о соседях. Она слышала уже много криков, а к исходу ночи их будет еще больше. Но она не станет обращать на них внимания. Людей ждет страшная смерть, как и ее саму, и ей нет до них никакого дела. Соседи избегали ее, ну и бог с ними. Она не держала ни на кого обиды. Она была одинокой женщиной, не то чтобы старой в свои пятьдесят три, но и далеко не молодой, живущей в большом ветхом, скрипящем по ночам от ветра доме.
Да и что бы они ей сказали, если уж на то пошло?
Ева, каково это находиться совершенно одной в этом большом доме, наедине с пожелтевшими воспоминаниями о давно умершем муже, слушая по ночам уханье совы на крыше? Она была рада, что ей не приходилось отвечать на этот вопрос. Иначе, она сказала бы им, насколько это ужасно просыпаться в три часа ночи и, протягивая руку к сильным плечам мужа, нащупывать лишь пустоту. Насколько ужасно быть одинокой и слушать собственную нарастающую тоску, обливаясь горячими слезами.
