— Спасибо большое. Оставьте стакан на столе. Я чуть попозже выпью. Когда мне захочется…
Пить это Сергей, конечно же, не собирался. Но и говорить об этом мачехе — тоже.
Зачем? Он просто выльет это в раковину, как только Эльвира уйдет. Слава богу, ванных комнат в доме — по числу спален, и в одну из них можно попасть прямо отсюда. Как и в туалет.
Эльвира ставить стакан на письменный стол не захотела. Как и уходить. Она долго, с какой-то странной усмешкой рассматривала пасынка. Потом подошла к нему вплотную и почти пропела:
— Нет, дорогой! Этому напитку долго стоять нельзя. Его положено пить сразу же по приготовлении. Иначе — никак, он испортится. Так что давай пей быстрее, и я пойду…
— Но я сейчас не хочу! — поморщился Сергей. — Пейте сами, если уж это так срочно.
Молодая женщина нахмурилась, ее необычайно светлые глаза сузились. Она раздраженно воскликнула:
— Что за капризы?
И вдруг, шагнув к пасынку, она резко приподняла его голову. Рука у Эльвиры оказалась неожиданно сильной, ошеломленный Сергей не сумел вывернуться, как он ни старался. Подбородок словно в капкан попал! Сергей попытался вызывающе улыбнуться, но у него и это не получилось. Странные белесые глаза вдруг приблизились к его лицу и приобрели багровый оттенок. Нормальные круглые зрачки поплыли, вытягиваясь по вертикали, как у кошки. И секундой позже куда-то поплыл и сам Сергей… Все предметы в комнате начали терять четкость, их контуры размылись, кукольное лицо мачехи совсем заслонили, вытеснили эти жуткие глаза и странные, какие-то кровавые всполохи, мелькавшие в них. Голова у него закружилась… Сергей, не сознавая, что он делает, протянул руку и, как сомнамбула, взял стакан. Даже прикосновение к ледяному запотевшему стеклу не привело его в чувство. Мальчик лишь вздрогнуть и перехватил влажный стакан другой рукой.
— Пей!
Сергей послушно, крошечными глотками начал пить принесенный мачехой напиток. Странный гнилостный запах и приторно-сладкий вкус заставили его вновь брезгливо поморщиться. Сергей сделал слабую попытку придержать стакан, но — не сумел. Рука совершенно не слушалась, и ему пришлось глотать противную, густую, вяжущую жидкость — пронзительный взгляд мачехи цепко держал мальчика.
Наконец стакан опустел. Голова у Сергея по-прежнему кружилась. Ненавистное лицо мачехи размывалось, таяло, словно снежный ком, попавший в теплое помещение. Остались лишь глаза. Пристальные, завораживающие, обезволивающие. Они словно тянули Сергея куда-то, в некое иное пространство, и там, в серой безликой взвеси, изредка мелькали мертвенные вспышки света. Как всполохи молний. Давящая, странная, ватная тишина периодически словно взламывалась отвратительным… звуком? Нет, даже не самим звуком, а лишь его зародышем. Каким-то вибрирующим, тревожным гулом, доводящим Сергея в его полусне-полубреду почти до сумасшествия…
— Вот теперь и поговорим, — услышал он ласковый голос мачехи и неожиданно для самого себя успокоился.
Конечно же, это сон! И мерзкий напиток неестественного лилового цвета, какого не встретишь в природе; и нереальный пустующий мир, где, кроме Сергея, не было ни одной живой души; и тревожный вибрирующий звук, от которого у него вдруг заныли зубы; и теплая, никогда прежде им не слышанная нотка в голосе этой страшной женщины. Отец зовет ее Эльвирой, Карповна — хозяйкой, а он, Сергей, вообще никак никогда ее не называл…
— Так кто тебя обо мне расспрашивал?
Сергей невольно удивился. И заторможено подумал: «Надо же, какой последовательный сон! Забавно, если я вспомню его, проснувшись…» Продолжая висеть в клейкой пустоте, Сергей вяло принялся рассказывать о сегодняшнем дне в школе. И об уроке рисования. Двух уроках, если уж говорить точно, Карандаш иначе не соглашался вести их, только спаренными. Сергей и свой набросок умудрился описать, и довольно-таки выразительно. Услышал, как зло заскрипела зубами мачеха, не оставлявшая его в покое и во сне, и вяло оправдался:
— Но ведь вы такая и есть, что уж тут обижаться…
Кошмар никак не хотел прекращаться. И проснуться ему никак не удавалось, как Сергей ни старался. Повинуясь суровому приказу мачехи, он все говорил, говорил и говорил. А зачем и почему — непонятно. Описывал он, кажется, и мастерскую Карандаша. Зачем-то рассказывал, где живет старый учитель. Преодолевая головную боль, невнятно диктовал завтрашнее расписание занятий… В общем, Сергей машинально и практически бездумно отвечал на все вопросы любопытной мачехи. А потом он потерял сознание.
Эльвира закрыла за собой дверь комнаты пасынка. Стоя у порога, она задумчиво вертела в руках пустой стакан: услышанное вынуждало ее скорректировать свои планы, и это молодой женщине не нравилось. Ну, не хотелось бы ей терять эту… тихую пристань! И отец Сергея вполне устраивал ее на ближайшее будущее, и к городишке этому Эльвира уже привыкла, к тому же расположен он удачно — между двумя столицами, шесть часов машиной до Москвы и чуть меньше — до Питера… Проклятый учителишка! Видно, где-то они пересеклись, только где? В России Эльвира не так давно, неужели старика заносило в Европу? К сожалению, и такое возможно, а она хорошо наследила в той же Германии, глупо забыв об осторожности.
Эльвира нехорошо улыбнулась: конечно, у Карандаша (ну и дурацкая же кличка!) жизнь всего одна, и адрес ей известен, но… Есть ли смысл тратить на него время? Старикашка мог поделиться с кем-нибудь своими подозрениями. Но вряд ли ему поверят, а вот если с ним что-либо случится… Глупо рисковать, когда до торжества остались считаные дни, можно сказать — часы. Незачем раньше времени будоражить город. Проще потом исчезнуть, как она делала всегда. Жаль, конечно, бросать дом, она к нему привыкла, и в который раз обрывать все связи…
Эльвира оглянулась на комнату пасынка и мрачно усмехнулась: ничего, жалкий мальчишка за все ответит!
Проснулся Сергей как-то сразу неожиданно. Просто потому, что где-то внизу хлопнула входная дверь. Поднял голову со стола и невольно застонал, такой она ему показалась тяжелой. Сергея резко замутило. Ни с того ни с сего. Первый раз в жизни. Едва он успел добежать до ванной, как его жестоко вывернуло наизнанку. Сразу стало легче. Теперь чуть меньше пылали виски, не так сильно ломило затылок. Только во рту остался отвратительный привкус чего-то инородного, гнилостного, горьковатого. Сергей умылся ледяной водой. Старательно почистил зубы и, подняв глаза, наткнулся взглядом на свое отражение в зеркале. Собственная бледность поразила его, и Сергей угрюмо подумал: «Здорово меня припекло! Прямо будто с того света вернулся. Физиономия синевой отдает, как у покойника со стажем. И глаза какие-то сумасшедшие… Елки, зрачки почти во всю радужку!» Сергей растер нывшие виски и тяжело вздохнул: «Нет, точно папа говорит — комп меня когда-нибудь угробит. Вон как развезло, смотреть противно. Ни черта не помню!» Сергей снова сунул голову под струю холодной воды. Она освежала, постепенно прогоняя сонную одурь. Сергей неохотно потянулся за полотенцем.
