В конце коридорчика, устланного ковром, ярко горел свет. Сквозь негромкое, обволакивающее гудение кондиционера доносился какой-то звук, похожий на шелест бумаги.
«Боже милостивый, где это я?»
Майкл сел на постели. За коридорчиком виднелась гостиная, где возле занавешенного шторами с цветочным узором окна стоял кабинетный рояль из светлого, сверкающего полировкой дерева. Должно быть, он в своем роскошном номере в отеле «Поншатрен».
Майкл не помнил, как оказался здесь, и страшно рассердился на себя за то, что явно перепил накануне. Вскоре, однако, к нему вернулось эйфорическое состояние вчерашнего вечера. Он вспомнил свидание с домом на Первой улице, над которым простиралось пурпурное небо.
«Я в Новом Орлеане!»
Охваченный приливом счастья, он напрочь забыл о замешательстве и чувстве вины.
– Я дома, – прошептал Майкл. – Что бы я там ни натворил, я дома!
Но как ему удалось добраться до отеля? И кто там расселся в гостиной? Опять этот англичанин. Последнее, что четко отложилось в памяти, это беседа со странным английским джентльменом напротив того дома на Первой улице. Вместе с этим воспоминанием вернулось и другое: Майкл снова увидел темноволосого человека, глядевшего на него сквозь узор черной чугунной решетки, вспомнил загадочный блеск его глаз, бледное и бесстрастное лицо… Майкла охватило странное чувство. То не был страх – то было глубинное, интуитивное ощущение угрозы.
Как мог этот человек за столько лет так мало измениться? Как мог он мгновенно появляться и исчезать буквально на глазах?
Майклу вдруг подумалось, что ему хорошо известны ответы на эти вопросы: он всегда понимал, что таинственный субъект не принадлежит к числу обыкновенных людей. Но такое внезапное постижение совершенно непостижимых вещей едва не заставило его засмеяться.
– Сходишь с катушек, приятель, – прошептал он.
Но как раз здесь, в незнакомом месте, ему надо держать себя в руках и не терять самообладания. Нужно узнать, чего хочет этот англичанин и почему он до сих пор торчит в чужом номере.
Майкл быстро обследовал глазами комнату. Да, старый отель. На него повеяло комфортом и покоем, когда он увидел чуть вылинявший ковер, крашеный корпус кондиционера под окнами и массивный старомодный телефон, стоящий на небольшом инкрустированном столике. На аппарате мерцал сигнал, означавший, что для Майкла есть сообщение.
Дверь в ванную была распахнута, открывая взору тусклый блеск белых кафельных плиток.
Слева Майкл увидел шкаф и свой чемодан с откинутой крышкой. И – о чудо из чудес! – совсем рядом на столике стояло ведерко со льдом, в котором, подернутые мелкими капельками влаги, покоились три длинные банки миллеровского пива.
– Ну разве это не рай земной? – произнес он вслух.
Майкл снял правую перчатку и коснулся одной из банок.
Перед ним мелькнул официант в форменной одежде… Нет, хватит – к чему эта лишняя информация? Он снова натянул перчатку, открыл банку и большими жадными глотками выпил половину ее содержимого. Потом встал и направился в ванную.
Даже в неярком утреннем свете, пробивавшемся сквозь закрытые жалюзи, он сумел разглядеть свой туалетный набор, поставленный на мраморную поверхность туалетного столика. Майкл достал зубную щетку, пасту и почистил зубы.
Боль в голове постепенно стихала, а вместе с ней Майкла покидало и ощущение собственной глупости и никчемности. Он причесал волосы, допил остатки пива и почувствовал себя почти что хорошо.
Надев свежую рубашку и натянув брюки, он взял из ведерка вторую банку, прошел по коридорчику и остановился у входа в просторную, богато обставленную гостиную.
Среди скопища обитых бархатом кушеток и стульев за небольшим деревянным столом сидел англичанин в серой домашней куртке с хлястиком и серых твидовых брюках; перед ним высилась гора папок из плотной бумаги и машинописных страниц. Наконец-то Майкл смог рассмотреть его получше: довольно худощав, лицо избороздили морщины, седая, но еще густая шевелюра, исключительно дружелюбный и понимающий взгляд не слишком больших блестящих голубых глаз…
Англичанин встал.
– Надеюсь, мистер Карри, вы чувствуете себя лучше? – спросил он.
У него был один из тех звучных, присущих только британцам голосов, которые придают самым простым словам новый смысл, будто до сих пор эти слова произносились совершенно неправильно.
– Вы кто? – спросил Майкл.
Пожилой джентльмен подошел ближе и протянул руку Майкл не стал пожимать ее, хотя ему было не по себе за столь грубое обращение с тем, кто выглядел таким дружелюбным, искренним и, в общем-то, симпатичным. Майкл снова приложился к пиву.
– Меня зовут Эрон Лайтнер, – представился англичанин. – Я приехал из Лондона, чтобы повидаться с вами.
Он говорил учтиво, без малейшего признака обиды.
– Это я слышал от своей тети. Я видел, как вы околачивались возле моего дома на Либерти-стрит. Какого черта вы таскаетесь за мной по пятам?
– Потому что мне необходимо с вами побеседовать, мистер Карри, – вежливо, едва ли не с оттенком благоговения ответил англичанин. – Настолько необходимо, что я добровольно согласился вынести любые неудобства и хлопоты, с которыми мог столкнуться. Вполне очевидно, что я рисковал вызвать ваше недовольство. Весьма сожалею и прошу меня простить. В мои намерения входило лишь помочь вам добраться сюда, и, позволю себе заметить, вчера вы дали на то полное ваше согласие.
– Неужели?
Майкл почувствовал, что свирепеет. Но, надо признать, этот парень умеет очаровывать людей. Взглянув на разбросанные по столу бумаги, Майкл разозлился еще больше. За каких-нибудь пятьдесят баксов, а то и меньше, таксист помог бы ему добраться до номера и не торчал бы здесь сейчас.
– Совершенно верно, – подтвердил Лайтнер все тем же мягким, уравновешенным голосом. – Возможно, мне следовало бы удалиться в свой номер, который находится этажом выше, но я не был уверен, что с вами все будет в порядке. Честно говоря, я волновался еще и по другому поводу.
Майкл не ответил. Он понял, что англичанин только что прочел его мысли.
– Что ж, вашим трючком вы сумели привлечь мое внимание, – сказал он, а про себя подумал: «Интересно, может ли он проделать это снова?»
– Да, если желаете, – отозвался англичанин. – К сожалению, читать мысли человека, разум которого находится в таком состоянии, как сейчас ваш, довольно легко. Боюсь, что ваша возросшая восприимчивость работает в обоих направлениях. Однако я могу научить вас скрывать свои мысли и в любой момент, когда пожелаете, ставить защитный экран. Хотя, должен заметить, в этом нет особой необходимости, ибо людей, подобных мне, вокруг вас не так уж много.
Майкл невольно улыбнулся. Благородное смирение, с каким все это было сказано, несколько смутило его и в то же время вполне убедило. Англичанин представлялся вполне искренним и правдивым человеком. Его очевидная доброжелательность бросалась в глаза и затмевала все остальные качества – во всяком случае, именно такое эмоциональное впечатление осталось у Майкла, и это почему-то его удивило.
Майкл прошел мимо рояля к цветастым портьерам и потянул за шнур. Он терпеть не мог искусственный свет по утрам. Выглянув из окна на Сент-Чарльз-авеню, на широкую полосу травы, трамвайные рельсы и пыльную листву дубов, он вновь почувствовал себя совершенно счастливым. Надо же, а он и забыл, что дубовые листья такого темно-зеленого цвета. Все, что он сейчас видел, казалось удивительно ярким, живым. И когда мимо окон медленно протащился в сторону окраины трамвай, этот давно знакомый грохот – звук, который ни с чем не спутаешь, – вновь привел Майкла в состояние возвышенного волнения. Какой удивительно знакомой и умиротворяющей казалась ему царящая вокруг сонная неспешность…
Ему необходимо вновь отправиться к дому на Первой улице. Но Майкл прекрасно сознавал, что англичанин наблюдает за ним. И вновь не почувствовал в этом человеке ничего, кроме порядочности и искренней доброты.
– Да, я заинтригован, – сказал Майкл, отворачиваясь от окна. – И признателен вам. Но, честно говоря, все это мне не нравится. И потому – я хочу, чтобы вы правильно меня поняли, – исключительно из любопытства и чувства благодарности я дам вам минут двадцать, чтобы объяснить, кто вы такой, почему вы здесь и с чем все это связано.
