А все твердят, как я хорошо выгляжу. Это самое странное…
Ну, по правде говоря, конечно, не самое. Учитывая некоторые из недавно виденных им явлений, замечания нескольких человек о том, что он выглядит намного лучше, стояли где-то в самом конце его списка происходивших с ним странностей.
Взгляд Ральфа вернулся к дому миссис Лочер. По словам Лейдекера, дом был заперт изнутри, но Ральф видел двух маленьких лысых врачей, выходивших из передней двери, он видел их, черт возьми…
Но видел ли? Видел ли на самом деле?
Ральф мысленно вернулся к прошлому утру. Вспомнил, как сидел в этом же кресле с чашкой чая и думал: пускай начинается спектакль. И тогда он увидел тех двоих маленьких лысых ублюдков… Черт бы их побрал, он видел, как они выходили из дома Мэй Лочер! Только, может, это и не так, потому что на самом деле он не смотрел на дом миссис Лочер; его взгляд был устремлен в направлении «Красного яблока». Ему показалось, что уголком глаза он заметил движение — вероятно, Розали, — и он повернул голову, чтобы проверить. Вот тогда-то он и увидал маленьких лысых врачей на крыльце дома Мэй Лочер. Теперь он не был точно уверен, что видел переднюю дверь открытой; может быть, он просто предположил, но… Почему бы и нет? Они, вне всякого сомнения, не поднялись на крыльцо с дорожки у дома миссис Лочер. Ты не можешь быть уверен в этом, Ральф. Нет, он может. В три часа ночи Харрис-авеню все еще походила на лунные кратеры — малейшее движение в поле его зрения было заметно.
Вышли ли док № 1 и док № 2 из передней двери? Чем дольше Ральф думал об этом, тем больше сомневался. Тогда что же случилось, Ральф? Может, они вышли из-за «невидимого щита гардол»? Или — как это там? — может, они прошли сквозь дверь, как те призраки, которые преследовали Космо Топпера в этом старом спектакле по телику!
И самое безумное заключалось в том, что это казалось правдой.
Что? Что они прошли сквозь эту гребаную ДВЕРЬ? Ох, Ральф, тебе нужна помощь. Ты должен серьезно поговорить с кем-то обо всем, что с тобой происходит.
Да. В одном он был совершенно уверен: ему нужно выговориться, выплеснуть все кому-то, прежде чем это сведет его с ума. Но кому? Лучше всего Кэролайн, но Кэролайн умерла. Лейдекер? Здесь возникала проблема — Ральф уже солгал ему про звонок в 911. Почему? Потому что правда прозвучала бы бредом сумасшедшего. На самом деле она прозвучала бы так, будто он заразился паранойей от Эда Дипно как простудой. И если взглянуть на ситуацию трезво и непредвзято, разве это не было и впрямь самым правдоподобным объяснением?
— Но это неправда, — прошептал он. — Они были реальными. И ауры тоже.
Путь обратно в Райский Сад неблизок, родной… и следи за теми зеленовато-золотистыми следами белых человечков, пока будешь в пути.
Расскажи кому-нибудь. Выложи все начистоту… Да. И это надо сделать прежде, чем Лейдекер прослушает запись звонка в 911 и появится здесь, требуя объяснений. В основном желая знать, почему Ральф солгал и что в действительности Ральфу известно о смерти Мэй Лочер.
Расскажи кому-нибудь. Выложи все начистоту.
Но Кэролайн умерла, Лейдекер был слишком чужим, Элен залегла где-то в укромном местечке, в убежище «Женского попечения», а Лоис Чэсс может проболтаться своим подружкам. Кто же остается?
Стоило ему поставить так вопрос, как тут же пришел и ответ, но Ральф все еще ощущал странное нежелание говорить с Макговерном о тех вещах, которые с ним происходят. Он вспомнил тот день, когда отыскал Билла, сидящего на скамейке возле бейсбольного поля и оплакивающего своего старого друга и учителя Боба Полхерста. Ральф тогда попытался рассказать Биллу об аурах, но Макговерн словно не мог услышать его; он был слишком занят обработкой своего любимого монолога на тему, какое дерьмовое это дело — стареть.
Ральф вспомнил эту скептически приподнятую бровь. Этот неизменный цинизм. Эту вытянутую физиономию, вечно такую мрачную. Эти литературные ссылки, обычно заставлявшие Ральфа улыбаться, но еще и нередко вызывавшие у него зародыш раздражения. И потом, было еще отношение Макговерна к Лоис: высокомерное, даже с оттенком жестокости.
Ральф прекрасно понимал, что эта характеристика далека от объективной. Билл Макговерн способен на доброту и — что, быть может, гораздо важнее в данном случае — понимание. Они с Ральфом знали друг друга больше двадцати лет, последние десять из которых прожили в одном доме. Билл был одним из тех, кто нес гроб Кэролайн на похоронах, и если Ральф не мог поговорить с Биллом о том, что с ним происходит, то с кем же он тогда мог говорить?
Похоже, ответ однозначен: ни с кем.
1
Кольца тумана вокруг уличных фонарей исчезли к тому времени, когда небо на востоке начало светлеть, а к девяти часам день стал ясным и теплым — очевидно, возвещая начало последнего короткого отрезка индейского лета. Как только кончилась телепрограмма «Доброе утро, Америка», Ральф спустился вниз, намереваясь рассказать Макговерну обо всем, что с ним происходит (или по крайней мере столько, на сколько у него хватит духу), пока он не испугался и не передумал. Однако, встав у двери в нижнюю квартиру, он услышал звук включенного душа и отдаленный — к счастью — голос Уильяма Макговерна, напевающий «Я оставил свое сердце в Сан-Франциско».
Ральф вышел на крыльцо, засунул руки в задние карманы брюк и погрузился в день, как в рекламный каталог. Ничто в мире, подумал он, не может сравниться с октябрьским солнцем; он почти физически ощущал, как его ночные печали уносятся прочь. Они, несомненно, вернутся, но сейчас он чувствовал себя неплохо; усталый, с тяжелой головой — это да, но все равно неплохо. Денек выдался не просто приятный; он был по-настоящему великолепный, и Ральф сомневался, что до следующего мая выдастся еще один такой. Он решил, что будет просто дураком, если не воспользуется им. Прогулка к развилке Харрис-авеню и обратно займет полчаса или сорок пять минут, если там встретится кто-то, с кем захочется немного поболтать, а к тому времени Билл уже примет душ, побреется, причешется и оденется. И если Ральфу повезет, будет готов выслушать и посочувствовать.
Ральф дошел до самой зоны отдыха возле забора окружного аэропорта, не до конца признаваясь себе в том, что надеется наткнуться на старину Дора. Если так случится, быть может, они могут немного поболтать о поэзии — например, о Стивене Добинсе — или, может быть, даже чуть-чуть о философии. Они смогут начать эту часть разговора с объяснения Дорранса, что такое «долгосрочные дела» и почему он считает, что Ральфу не стоит «впутываться» в них.
