— Нет! Постойте, — возразил я. — Здесь что-то не так.
Я включил второе зрение — надо было сделать это раньше! — и посмотрел на труп. Облик Полосухина поплыл, стал полупрозрачным, и сквозь него проступило совершенно другое лицо — тот самый парень, что убил Муратову.
Морок! Фантомная маска. Но ведь это означает, что убийца жив! Показалось, что я даже вижу легкое подрагивание плотно закрытых век.
— Олег, — я с трудом проглотил сухой комок, — он жив.
— Кто?! — не понял Ракитин.
— Убийца. Он жив. И это не Полосухин!
— Что ты несешь? — вытаращился бывалый майор. — Во-первых, ты только что сам опознал его, а во-вторых, четыре пули в сердце, печень и легкие никому и никогда не давали шанса уцелеть.
— Это относится только к человеку…
— А он кто, по-твоему?
— Оборотень. Матрикат. Паранорм, наконец! — взбеленился я. — Ты что, забыл историю с Нурией?
— Так это она, что ли?
— Нет, конечно… Но говорю тебе, этот тип — живой! И выглядит по-другому. Это морок! Маска, чтобы ввести нас в заблуждение. — Я не знал, какие еще аргументы привести в доказательство своих слов. — Понимаешь, я вижу его настоящее лицо.
— И я вижу, — отрезал Олег. — Увозите тело! Паша, ты сопровождающий.
Санитары с носилками ушли, следом потопал невозмутимый Велесов.
— Ты совершаешь большую ошибку, майор, — устало сказал я. — Дай сигарету.
— Прямо хоть сейчас в Голливуд! — хмыкнул Ракитин и вытащил помятую пачку «Явы». — Ты же, по-моему, бросил?
— Бросишь тут с вами, — вздохнул я, прикуривая. — Сколько он положил?
— Двоих бодигардов, голыми руками, за пять секунд.
— Круто! А как же Хилевич уцелел?
— Под стол спрятался — реакция у него хорошая, — ехидно сказал Ракитин и обернулся к двери кабинета. — Ну, Владимир Казимирович, что надумали?
Я тоже оглянулся. В дверях стоял бледный, расхристанный Хилевич, в руке у него была зажата ополовиненная литровая бутылка «Джека Дэниэлса». Главу фирмы заметно пошатывало. Когда же это он успел?
— Гос-спода офицеры, — напыщенно начал Хилевич, — я с-согласен с вашими додова… доводами и принял р-решение отбыть домой!
— Очень мудро, Владимир Казимирович, — серьезно кивнул бывалый майор.
— Под охра-аной! — хитро прищурился Хилевич и хлебнул виски прямо из горлышка. — Вот под ее. — Он ткнул бутылкой в сторону притихшей и тоже пьяненькой секретарши. Стакан перед ней на столе был пуст. — Аленушка — мой самый надежный бодигра… бодирга… в общем, боди!
— Не сомневаюсь, — с каменной физиономией произнес Олег. — Машина ждет у подъезда. Я вам позвоню, Владимир Казимирович.
— Идем, киса, — Хилевич отлип от косяка и схватил секретаршу за плечо. — Наш путь дерьмист, э-э… тернист и тр-руден!
Девчонка захихикала, обняла шефа за талию, и оба по сложной траектории двинулись к выходу.
— «Мы в город Изумрудный идем дорогой трудной», — процитировал я, глядя вслед колоритной парочке.
Ракитин хмыкнул, загасил окурок в чудом уцелевшей при разгроме приемной стеклянной пепельнице и продекламировал:
От болей душевных, от болей телесных,
От мыслей, вселяющих боль
Целительней нету на свете компресса,
Чем принятый внутрь алкоголь![41]
— Сильно сказано! — оценил я. — А ну-ка, майор, выдай еще что-нибудь, чтоб душа развернулась, а потом…
Длинный противный сигнал вызова перебил начавшее подниматься настроение. Ракитин выдернул рацию из нагрудного кармана, нажал клавишу ответа:
— Первый на связи. Что случилось?
— Извините, — раздался испуганный незнакомый голос. — Я… я мимо проходил, а тут «скорая» у обочины, люди без сознания… и рация вот.
— Какие люди? Вы кто? — рявкнул, мгновенно подобравшись, Олег.
— Прохожий я… Вижу, машина стоит…
— Где? Где стоит машина?
— На улице… Ве-вершинина.
— Адрес! Номер дома! Ну?
— Пятнадцать…
— Это в студенческом городке, — сказал я. — Все-таки не доехали, значит!
— Стойте на месте, гражданин, никуда не уходите, — четко и спокойно произнес Ракитин по рации. — Опергруппа уже выехала. Дождитесь, пожалуйста, группу! — Он выключил связь и посмотрел на меня. — Ты этого опасался?
— Примерно да.
— Поехали!
* * *
«Скорую» мы увидели издалека. По этой улице машины почти не ездили. Белый минивэн сиротливо уткнулся капотом в кусты боярышника, задние дверцы распахнуты настежь. Ракитин остановил «ауди» метров за двадцать от «скорой», вытащил табельный ПСМ и дослал патрон в ствол.
— Там уже никого нет, Олежек, — сказал я и вылез из машины.
Вдвоем мы медленно подошли к минивэну вдоль обочины, и тут неожиданно из-за машины на нас выскочил молодой парнишка, явно студент. Он увидел направленный на него пистолет, побледнел и чисто по-детски загородился руками:
— Не надо, не стреляйте!
— Ты кто? — спросил Ракитин, опуская оружие.
— Я… Толик, Карпухин. Это я вас вызвал.
— Молодец, студент. Видел кого-нибудь?
— Н-нет. Вот, возьмите, — он протянул нам рацию.
В салоне «скорой» мы обнаружили трех человек — врача, медсестру и Пашу Велесова. Все были без сознания. Причем врач и медсестра так и сидели в своих креслах по бокам от опустевших носилок и видимых повреждений не имели, а вот лейтенанту повезло меньше. Он, видимо, успел среагировать, когда «мертвец» внезапно ожил, и попытался остановить его, но недооценил кондиций противника. Синяк в пол-лица и вывернутая неестественно кисть правой руки были наглядным тому подтверждением. Вдобавок при падении Велесов приложился затылком о какой-то вентиль в углу салона. Я осторожно приподнял Пашкину лобастую голову — нет кость не пробита, рассечена только кожа, но крови вытекло преизрядно. Раны на голове всегда сильно кровоточат.
— А что с водителем? — спросил я вернувшегося от кабины Ракитина.
— Плохо, — он мрачно оглядел салон. — Еще один труп. Тут хоть все живы?
— В отключке. Насколько могу судить, врача и сестричку он просто усыпил, а вот лейтенанта, пытавшегося его задержать, приложил основательно. Серьезный противник. Бой в ограниченном пространстве, сам понимаешь, в спортивных секциях не преподают.
— А мне другое непонятно: почему они остановились? Ведь знают же правила.
— Элементарно, майор, — пожал я плечами. — Кто-то выскочил на дорогу, причем почти под колеса, если учитывать положение машины и следы торможения.
— Думаешь, она? — Ракитин нехорошо прищурился.
— Логика, майор, и никакой дедукции. Больше некому.
