Ознакомительная версия.
Потом каждый прусс становится с одного конца своей скамейки и, нагнувшись, хватается за неё руками. Команда — и опора вылетает из-под ног пленных пражан.
Видео опять передано с ребёнком, но на этот раз маленькую посланницу, Еву Лутт одиннадцати лет, вытолкнули до того, как стихла стрельба, и шальной пулей ей перебило плечевую кость. Тем не менее, девочка дошла до своих и только там упала в обморок от боли и потери крови. Ей срочно оказали помощь и переправили в хоспиталь.
— Сатанисты, язычники, тварины чёртовы! — ругается тётя.
Мне звонят с одного из телеканалов, просят рассказать, как пруссы вошли в Прагу.
— Но я вышла из Праги сразу, как мы узнали, что Пруссия напала на Богемию. Я не застала их танков…
— А ваш жених?
— Остался воевать. Он гражданин Богемии. Его мать сейчас в гумлагере в Пшемысле.
— Вы видели своего жениха среди военнопленных в новостях? Его не повесили?
— Нет.
— А как его звали?
— Его зовут Кристо Коварж.
— Родственник Рубины Коваржовой?
— Вряд ли. Он прусский цыган.
— Простите?
— Он получил богемское гражданство после депортации.
— О, так его ещё и депортировали зимой!
Это выискивание изюмин в булке начинает меня раздражать, и я спрашиваю, достаточно ли им этой информации.
— А вы не могли бы приехать и рассказать это всё в эфире?
— Это исключено.
Телевизионщик долго уговаривает меня, но сходимся мы только на телефонном интервью. Я кратко пересказываю историю депортации Кристо и смерти его отца, момент, когда мы узнали о войне, и моё бегство сначала из Праги, потом из Кутной Г оры. Мне приходится дважды подчеркнуть, что наши парни и мужчины остались в Богемии, потому что мой собеседник пытается вырулить историю в нечто жалкое до гадливости из просто тревожного.
Я слышу свой голос по телевизору уже через полчаса. По счастью, почти ничего не отрезали, и смысл рассказа не исказился. Диктор драматично подчёркивает, что мне пришлось бежать из города босой (да что они так привязались к моим голым пяткам?!) на следующий день после празднования дня рождения. Можно подумать, в любой другой день начало войны было бы не таким обидным.
Вечером и ночью с нами снова Адам, под утро возвращается Драго, а в полдень его сменяет Батори. С ним приходит Госька.
— Ну, как вы здесь разместились?
Я немножко смотрю, как она болтает с остальными, в лицах изображая коменданта, чиновника, комиссию по беженцам, телевизионщиков и наших цыган, и тихонько отхожу на кухню к Батори.
Дверь прикрыта, и, войдя, я понимаю, почему: чтобы запах шкварок не расползся по хатке. У Батори засучены рукава рубашки, на левом запястье знакомо белеет пластырь.
— Зачем же вы… У меня есть с собой.
— Ну, вот пусть пока и полежит. Кстати, то, что у вас есть, принадлежало прежде не Крстивою Вутечичу?
— Кому?!
— Меня разыскал сербский вампир с таким именем. Утверждал, что пара «волчат» ворвалась в его дом, забрала у него половину крови, а потом агитировала присоединиться ко мне. Благодарил за идею не убивать вампиров.
— О! И что с ним теперь?
— Представьте себе, у него нет ни «крёстного», ни «крестников», поэтому: по счастью, он может принимать решения самостоятельно, и, к сожалению, после того, как он решил присоединиться к нашему движению, наши ряды пополнились только на одного человека.
— Но вы же не заставите его кого-нибудь срочно «изменять»?
— Хорошая идея.
— Не надо!
Батори аккуратно подхватывает лопаточкой кровяную лепёшку и шкварки, высыпает их на тарелку и ставит.
— Присаживайтесь, ешьте. Вампиров не должно быть слишком много, могут начаться проблемы с пищей, да и не только с ней. Я предпочитаю пока задействовать тех, что уже существуют. В империи, кстати, будут действовать законы, регулирующие размножение вампиров.
— Вилочку мне достаньте, пожалуйста.
— Да, конечно.
Я дую на подцепленную шкварку и вдруг вспоминаю:
— Вы сказали, что не встречаетесь с женщинами цыганской крови, чтобы не наплодить безоглядно «волчат». А как насчёт обычных детей? Вы за ними как-то следите?
— Конечно. Я ношу амулет, предотвращающий случайное зачатие. При отсутствии у женщины близких цыганских предков он отлично работает. Я, знаете ли, предпочитаю точно знать, сколько у меня детей, где они находятся и хорошо ли едят.
— А сколько?
— Лилиана, это очень личный вопрос.
Я уже успела заметить: если он назвал меня полным именем, пиши пропало. Ничего не скажет, только сердиться будет. Поэтому я вздыхаю и съедаю шкварку, а за ней потихоньку и всё остальное. Батори наблюдает за мной, прислонившись, по обыкновению, плечом к холодильнику.
Ставя тарелку в раковину, я решаюсь на вопрос:
— А это правда, что вампиры не могут влюбиться?
Батори рассматривает разноцветные плитки пластикового паркета.
— Так, как люди — увы, не могут. После обострения чувств сразу за изменением ничего подобного уже повториться не может. Но мы умеем вожделеть, восхищаться, привязываться, испытывать нежность. А это всё тоже — любовь, хоть и не влюблённость.
— Ясно. Спасибо.
Неизвестно, как бы обернулось дело после принятия решения о временно мёртвых заложниках и прибытия помощи из Моравии, но через несколько дней с юга в Богемию вступают австрийские войска. Вот это становится настоящим шоком — хотя Батори и утверждает, что не было ничего более ожидаемого: немцы устали от множества социальных проблем, появившихся после развала Империи, и затосковали о былом величии.
— Так вы знали, что война будет?
— Я надеялся, что успею раньше.
Не проходит и недели, как Богемия оказывается захвачена. Количество солдат и оружия у Австрии и Пруссии поражает, соседи явно готовились к этой войне несколько лет. А я не понимаю, как можно принимать у себя туристами людей, в которых собираешься стрелять? Как можно было раскланиваться на дипломатических приёмах? Я, в общем-то, ничего не понимаю и большую часть дня провожу в интернете, читая новости и публичные дневники. Пруссы продолжают акции устрашения; богемцы сначала протестуют, но самые активные погибают, и остальные смиряются. Возможно, они рассуждают: были же мы уже под немцами…
Моравия спешно набирает призывников. Вряд ли для ответного удара — просто в Богемии полегла чуть не половина армии, а это какое угодно государство заставит нервничать.
— Если наши выжили, — говорит Илонка, — то они добираются сюда.
— Парни не знают, что мы в Пшемысле, — возражаю я. — Они, скорее, пойдут в Ясапати. Так что только если мужики. И Кристо.
Ознакомительная версия.
