Может, убить ее и посмотреть, что из этого выйдет? Убить медленно, по капле выдавливая жизнь сквозь поры ее тела? Или поразить ударом молнии?
Я призываю вас, соглядатаи срединных просторов воздуха, мои северные союзники, обитатели бескрайних сумерек, щупальца моего разума, источники моей силы и моих знаний. Что они задумали? Что нам известно? В чем заключается игра этого убийцы, бездарного, тупого инструмента в Его руках?
Стабильная форма материи? Антиматерия? Какой ужасный замысел! Так, значит, пресловутые эксперименты на станции имеют целью создание антиматерии?
Ты слышишь, о Нечестивый? Они собираются превратить Землю в черную дыру!
Нет, только не это. Я должен проникнуть туда немедленно. Я должен его остановить, остановить одним ударом.
Какая ирония судьбы, ведь я вынужден спасать чужую планету!
Аннаниил
Итак, он уже знает.
Впрочем, этого следовало ожидать. Судя по всему, маленький урок, который я преподал в Коннектикуте, не пошел ему впрок, и я должен был это предвидеть; угрозы и истязания — палка о двух концах, они способны как сломить дух противника, так и укрепить его. Как ни странно, насилие — не лучший образ действия. Как правило, все, чего ты добиваешься насилием, впоследствии приходится переделывать.
Что он может, этот падший ангел, бесстыдный и безымянный раб Люцифера? Уговорить? Подкупить? Оказать моральное давление? Он — лишь продолжение своего низменного повелителя, обладающего такой же свободой воли, как, скажем, Луна.
Ну что ж, мы опять его остановим.
Чтобы получить возможность действовать, нашему смердящему приятелю, изрыгающему запах серы, придется принять сколь-нибудь приемлемую форму, то есть, в отличие от нас, создающих свои обличья из собственных атомов, вселиться в человеческое тело. И первое, что придет на ум этому примитивному, во всем предсказуемому орудию Сатаны, — войти в тело одного из работников станции, запертых в зале главного пульта и обеспечивающих сохранность оборудования. Справиться с этим нетрудно. По моему призыву на помощь явятся херувимы, быстрые, как мысль, пронзающие пространство и время с невероятной точностью. Как заблуждаются люди-художники, изображающие херувимов пухлыми неповоротливыми созданиями!
И я призвал их, верных слуг Господа. Теперь они витают вокруг работников станции, охраняя и защищая их, готовые немедленно предупредить меня о любой попытке вторжения. Каждый работник вплоть до последнего мгновения своей жизни будет под опекой… давайте назовем их ангелами-хранителями.
Итак, он не сможет внезапно объявиться на станции. Ему придется начинать снаружи, из-за забора. Ему придется войти в тело какого-нибудь бедолаги из внешнего мира и попытаться проникнуть сквозь плотное кольцо охраны. Полагаете, это невозможно? Сомневаюсь; этот шелудивый пес на деле доказал свое коварство.
Разумеется, за пределами станции к его услугам широчайший выбор. Я не могу приставить к каждому ангела-хранителя. Нам остается лишь внимательно наблюдать.
Происшествие на электростанции потребовало от Джошуа Хардвика напряжения всех его душевных сил. Жизненный путь руководителя отдела по связям с общественностью атомной станции, расположенной в сотне миль от крупнейшего населенного пункта, города Нью-Йорка, даже в более спокойные времена отнюдь не устлан розами. А уж когда станцию захватывают террористы, особенно когда ввиду полного отсутствия сведений о них информационная служба лишена возможности наводить тень на плетень и вешать лапшу на уши, жизнь начальника ОСО превращается в настоящий ад.
В эти дни Джошуа Хардвику приходилось так туго, что его порой охватывала тоска по рекламному делу. Тогда он мог позволить себе пропустить стаканчик-другой за обедом, а когда наступали тяжелые времена, он был по крайней мере избавлен от непрерывной слежки со стороны Си-эн-эн. К тому же… Впрочем, всех преимуществ все равно не перечислить.
В последнее время Джошуа с трудом вставал с постели и уже начинал ненавидеть утренний рапорт охраны Грин-Медоу: «Все по-прежнему. Террористы все еще на станции».
Он начинал ненавидеть свою «хонду», безмятежную двадцатиминутную поездку на работу, начинал ненавидеть свою должность, репортеров, полицейских, игру в вопросы и ответы, в которой хуже всего было то, что ответов, по сути, не существовало.
Вероятно, больше всех (после террористов, разумеется) Джошуа ненавидел своих хозяев, которых — видит Бог! — оказалось так много, что Джошуа был готов возненавидеть весь белый свет. Акции Грин-Медоу были поделены между правительством и некоей частной корпорацией, а руководство станцией осуществляли три агентства федерального значения и два учреждения штата Нью-Йорк, да еще частный консорциум, подчинявшийся «Юнитроник», которой, в свою очередь, владела Англо-голландская нефтяная компания. Едва грянула беда, все вышеперечисленные учреждения прислали своих представителей, задачей которых, как выяснилось в самые первые дни, было в случае неблагоприятного развития событий свалить вину на других.
Уже того, что все ожидали именно неблагоприятного исхода событий, было достаточно, чтобы впасть в уныние. Вместо того чтобы попытаться помешать осуществлению мрачных прогнозов, хозяева пеклись лишь об одном — как бы выбраться невредимыми из-под обломков катастрофы, которой они ждали и к которой готовились.
Для этого им был нужен начальник отдела по связям с общественностью с его ушами, голосом, головой, душой и потрохами. Каждый желал удостовериться в его преданности и требовал подавать свои трусливые козни в наилучшем свете. Дело в том, что и правительственным чиновникам, и дельцам одинаково важно не только выгородить свою службу, но и потопить все остальные.
Этим утром, как всегда, Джошуа предъявил на полицейской заставе в полумиле от ворот станции целых два удостоверения личности — охрана выказывала серьезность намерений, одного документа уже не хватало, — и, как всегда, на посту оказался патрульный, которого Джошуа никогда прежде не встречал и который, в свою очередь, также видел его впервые. Полицейский неторопливо сличал лицо Джошуа с фотографиями, а тот с деланно-невозмутимой миной сидел в машине, когда его желудок внезапно изъявил желание немедленно исторгнуть свое содержимое вон.
— Господи… — пробормотал Джошуа. — Я не могу… Прошу вас…
Он выскочил из машины, зажимая рот правой рукой. Полицейский испуганно отпрянул, хватаясь за кобуру. Джошуа шагнул к обочине, и в этот миг его мышцы и суставы пронзила невыносимая боль. Он повалился на колени, извергая завтрак на асфальт и собственные брюки.
